4

Наверное многие в той или иной степени уже знакомы с творчеством Джона Максвелла Кутзее, я тоже имею небольшой читательский опыт соприкосновения с его произведениями. Читал многое, но в основном то, что было написано еще до получения автором нобелевской премии по литературе. Эту премию и роман «Бесчестье» на мой взгляд, можно считать своеобразным рубежом после которого все последующие работы, начиная с «Элизабет Костелло», имеют уже какой-то запредельный уровень смысловой нагрузки. Не хочу сказать, что предыдущие книги были простыми, но их я хотя бы немного понимал.

«Медленный человек» - вторая работа постпремиального периода, в которой автор вышел на «сверхзвуковой» уровень творчества. К сожалению, приходится констатировать, что КПД смыслопостигания данного чтения очень низкий, успокаиваю себя лишь тем, что эта вещь, скорее всего, для возвращения и повторного чтения на новом витке знаний и опыта. Если же оценивать лишь сюжет, то он не произвел на меня большого впечатления, даже при всем желании и любви к автору я не могу найти для него наречий превосходных степеней. Ну вот после того как я практически расписался в своей беспомощности, можно приступить к изложению того немного, что пришло в голову по поводу прочитанного.

«Медленный человек» - очередная, ставшая уже привычной у Кутзее, жанровая трансформация, которую, на сей раз, я бы классифицировал как лирико-психологическое эссе. Хотя для характеристики жанровых и стилистических особенностей этого романа есть более емкое и обтекаемое слово - постмодернизм.

Главный герой напоминает уже известного персонажа из романа «Бесчестье» прежде всего тем, что так же поставлен в положение зависимого человека. Пол Реймент, мягко говоря, человек второй половины жизни, находящийся в неловкой ситуации физического дефекта. Автор на его примере еще раз прекрасно описывает проблемы старения и телесности (изменение человеческого тела в результате несчастного случая). К тому же, как это обычно бывает у Кутзее, не обходится и без психологических проблем. Протагонист попадает в пару тройку непристойных ситуаций и/или, в той или иной степени, подвергается унижению.

Пол - не самый приятный литературный персонаж, и его не жалко. Он не вызывает ни малейшей симпатии, он человек без свойств и качеств. Все ничтожные куски воспоминаний о его прошлом говорят, что до несчастного случая он жил с ампутированной душой. В сухом остатке его пассивной жизненной позиции он одинок: у него нет ни жены, ни детей, ни друзей только давнее увлечение фотографией и какая-то мутная женщина.

Автор путем ампутации ноги заставил своего персонажа размышлять над смыслом жизни. Это событие послужило своего рода катализатором процесса переосмысления всех жизненных ценностей. Но по началу он ищет костыль - опору, на которую можно было бы опереться. И находит её самым нелепым образом – влюбляется в свою сиделку, в замужнюю женщину, с тремя детьми, но с крайне положительной аттестацией «приличная женщина», «деликатная». То что её семья недавно приехала из Хорватии, на мой взгляд, не играет никакой роли. Это своего рода дымовая граната, которая служит лишь завесой. Так вот, он влюбляется и становится практически альтруистом. То что он переживает сильные чувства, я не сомневаюсь именно потому, что у него, несмотря на физический недостаток, есть варианты удовлетворения сексуальных потребностей.

В определенный момент «ломается», если так можно выразиться, применительно к литературе, «четвёртая стена», и в романе появляется Элизабет Костелло, тем самым перемещая текст романа в пространство метапрозы. Элизабет Костелло - главная героиня предыдущего романа Кутзее, его альтер эго. Она - еще один катализатор для Пола, и появляется именно тогда, когда сюжет стоит на грани банальной истории, озвученной в аннотации – «иммигрантка из Хорватии, завладевает и его душой, и его деньгами …» бла бла бла.

Мне понравился этот интересный прием взаимодействия между автором и персонажем, между автором и читателем. Это литературное упражнение, когда автор перемежает и тасует «текст в тексте» и «рамочный текст» превращает простую историю, в настоящее исследование границ художественной литературы. В пространстве метапрозы Кутзее самоироничен и подвержен саморефлексии.

P.S. Давно уже не приходилось сталкиваться с такой неточной и ошибочной аннотацией к книге как та, что предваряет данный роман, словно её писал человек, не осиливший и четверти повествования. Я сам вкратце сформулировал бы её так: Это роман об одиночестве, о стремлении к любви, о жизни в подступившей старости.