Больше рецензий

7 октября 2015 г. 12:59

3K

4

"Портрет Дориана Грея", прочитанный много раз, претерпел у меня немало изменений в восприятии, ведь читался он с младых ногтей, когда вся история воспринималась как слегка жутковатая мистическая сказочка про портрет-двойник. Сейчас я думаю о нём, как о той черепашке из "Наоборот" Гюйсманса, панцирь которой главный герой романа с эстетическими целями инкрустировал таким огромным количеством драгоценных (отменных, первоклассных!) камней, что она и ползала с трудом, а потом и вовсе сдохла. Хотя черепашка Уайльда отличается куда больше живучестью и сдохнет только вместе с последним нормальным читателем художественной литературы.

Оскар Уайльд действительно сделал текст максимально плотным и декоративным. Плотность во всём: огромное количество метафор, невероятное количество подробных описаний, куча диалогов, в которых почти каждая реплика является готовым афоризмом (наверное, у любителей выписывать цитаты ручки дымятся на "Портрете Дориана Грея"), символы, символы, символы. Даже предложения тяжеловесные. Так что даже небольшой объём романа читается с лёгким сопротивлением, как будто плывёшь не в обычной воде, а в густом желе. Но это всё не минус, а одна из особенностей, которая сейчас даже идёт в плюс. "Портрет Дориана Грея" задаёт собственный неторопливый созерцательный темп, где надо внимательно вглядываться в каждую деталь, как при оценке визуального произведения искусства. В современной постоянной спешке это как нельзя кстати.

Роман "Портрет Дориана Грея" — настоящий клад для тех, кто любит повозиться с трактовкой деталей. К тому же он театрален донельзя, даже сами интерьеры похожи на декорации, и когда главный герой шагает по улице, мне всё кажется, что из-за угла вот-вот проглянет забытый нерасторопным работником сцены софит. Уайльд вполне логично сопоставляет театральную, игровую, демонстративную реальность с обычной жизнью. Дориан Грей выбрал для себя искусственную реальность, постоянно играет на собственный образ. Душу он при этом, конечно, теряет, душа вообще в искусственных условиях живет с трудом, но зато приобретает бонус, которому можно позавидовать - возможность постоянного самолюбования в физическом воплощении. Пусть его портрет-"тёмный двойник" гадок и некрасив, но всё же это он, и даже на самые мерзкие изменения в себе и своём образе он смотрит с затаённым удовольствием. Живи он в двадцать первом веке, то делал бы бесконечные селфи на каждом шагу с этой же целью. Дориан Грей, само собой, довольно плоский, как личность, чтобы быть более выпуклым в качестве драматического персонажа.

Не меньшая кукла и лорд Генри, которого часто называют демоном, сатаной и вообще приписывают ему больше, чем он может взять на себя. Это следствие его пафосного образа. Если копнуть глубже, то лорд Генри — всего-навсего модная куколка, сродни механизмам, в которые нужно опустить монетку, чтобы получить, например, записочку с предсказанием. Только лорд Генри выдаёт не предсказания, а тщательно отшлифованные афоризмы (совершенно невозможные в живом, настоящем диалоге), да и монетку тратить не придётся, ведь свои красивые словеса он щедро, но расчётливо раздаёт совершенно бесплатно, в счёт собственной кокетливой репутации. Демонического в нём ничего нет, вся демоничность сконцентрирована в романе в абстрактном понятии искусства. Ведь Дориана Грея совратили с пути истинного не пара слов искусителя-Генри, его душу "купило" чистое искусство, воплощенное через Бэзила. Так что в Бэзиле больше демонического, чем в лорде Генри, ведь он имеет дело с такой дьявольской штукой, как высшая сфера, но в конце концов не выдерживает и погибает из-за неё же, хоть и косвенно.

Впервые при этом перечтении обратила я внимание на столь интересный мотив, как невозможность исповеди. Казалось бы, чего проще, бери и исповедуйся. Но главный герой не может этого сделать, хотя и очень хочет, всё у него получается как-то фальшиво, с лицемерием, пусть и невольным.

"Портрет Дориана Грея" — вещь для медленного и вдумчивого чтения, перечтения, любования, совсем как прекрасной картиной - и целиком, и отдельными техниками, мазками, цветами. Кстати, замолвлю пару слов о переводах, потому что они в таких эстетских делах важны как никогда. На данный момент на русском языке их доступно три: классический Абкиной, более современный Чухно и свеженький Грызуновой и Немцова. Если вы дёрнулись при последних двух фамилиях (да ещё и в тандеме!), то я вас прекрасно понимаю. Сама не читала это издевательство над классикой, но отлично его представляю, даже странно, что к этой паре не добавили Комаринец, Суриц, Вебера и гугль-транслейт (при этом гугл бы всех остальных уделал). Абкину можно увидеть в подавляющем большинстве изданий, и текст её действительно хорош. Но всё-таки, если у вас будет возможность, обратите внимание на менее известный перевод Чухно (он есть, например, в новой серии БВЛ, а ещё у Чухно куча красиво переведённых рассказов сказок Уайльда). Он как-то более ладно складывает слова, так что на тяжеловесных многословных конструкциях Уайльда не задыхаешься, гладко скользишь по всем его сложносочинениям, сложноподчинениям и сочноописаниям, словно теплый мед пьёшь, но без лишней приторности. У Абкиной я всё-таки иногда спотыкалась посреди предложения и перечитывала его заново, чтобы разобрать, что к чему.

Комментарии


В пьесах Уайльда я когда-то впервые увидел живые авторские ремарки. Например, вместо стандартного "Входит Роберт Чилтерн, баронет, товарищ министра иностранных дел, 40 лет", у него

Входит сэр Роберт Чилтерн. Ему сорок лет, но выглядит моложе. Бритый, с тонкими чертами лица, темноглазый и темноволосый. Ярко выраженная индивидуальность. Не внушает симпатии — выдающиеся люди редко ее внушают, но некоторые преклоняются перед ним, и все его уважают. Безукоризненные манеры, с оттенком надменности. Видно, что он сознает, каких успехов достиг в жизни, и этим гордится. Нервный темперамент, вид усталый. Поразителен контраст между твердыми линиями рта и подбородка и мечтательным выражением глубоко посаженных глаз. Эта противоречивость внешнего облика заставляет подозревать такое же противоречие в душевной жизни; догадываешься, что страсти и разум, мысль и чувство живут в нем раздельно, запертые каждое в своей сфере насильственным приказанием воли. Тонкие ноздри, бледные худые руки с заостренными пальцами тоже говорят о нервности. Было бы неточно сказать, что у него своеобразная внешность, — Палата общин стирает всякое своеобразие, — но Ван-Дейк не отказался бы написать его портрет.

Мне показалось, что это у Уайльда тоже из драматической традиции пришло. Много всего от драмы набрал для романа, в том числе и ремарки, которые даются как будто не для рядового читателя, а кого-то рангом повыше, режиссёра этакого всезнающего.