1

Интерпретация войны по Никулину: гонимые ужасом перед лагерями в Сибири и пулеметным огнем заградотрядов НКВД, возглавляемых лично Жуковым и прочими генералами и маршаллами, азиатское быдло и прочие "мужички", как стадо шли в атаку и заваливало своими трупами сытых и довольных немцев, которые несли невосполнимые потери от того, что сходили с ума от назойливости советских войск. За всем этим с умилением наблюдал Сталин и через свои щупальца - партийных работников, задавал сценарий всей этой вакханалии. Нормальных на фронте не было, один Никулин был Д Артаньян, все остальные сплошь тупицы, кровопийцы, воры и насильники. Придя в Европу, ума и желаний у русских хватило только на то, чтобы срать в брошенных домах, пить халявный спирт, насиловать европейских женщин и воровать друг у друга трофеи. Никулину безмерно стыдно перед всем интеллигентным миром за недостойное поведение азиатской орды в Европе, жалко ему, что все достойные люди погибли, а выжили лишь сплошь негодяи, штабные крысы и политработники( он сам не в счет, естественно). Запомните, война это очень плохо. Все.
Вот ведь какой парадокс. Эту книгу Никулина очень многие позиционируют, как "суровую окопную правду войны", "самое лучшее произведение о ВОВ" и т.д., а вот сам автор в предисловии указывает, что:

Мои записки не предназначались для публикации. Это лишь попытка освободиться от прошлого: подобно тому, как в западных странах люди идут к психоаналитику, выкладывают ему свои беспокойства, свои заботы, свои тайны в надежде исцелиться и обрести покой, я обратился к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний. Попытка наверняка безуспешная, безнадежная… Эти записки глубоко личные, написанные для себя, а не для постороннего глаза, и от этого крайне субъективные. Они не могут быть объективными потому, что война была пережита мною почти в детском возрасте, при полном отсутствии жизненного опыта, знания людей, при полном отсутствии защитных реакций или иммунитета от ударов судьбы. В них нет последовательного, точного изложения событий.

Здесь я пытался рассказать, о чем я думал, что больше всего меня поражало и чем я жил четыре долгие военные года. Повторяю, рассказ этот совсем не объективный. Мой взгляд на события тех лет направлен не сверху, не с генеральской колокольни, откуда все видно, а снизу, с точки зрения солдата, ползущего на брюхе по фронтовой грязи, а иногда и уткнувшего нос в эту грязь. Естественно, я видел немногое и видел специфически.

Так вот, это действительно так, восприятие интеллигента, оторванного от привычной среды обитания и брошенного в мясорубку войны, крайне субъективно и специфично, но если бы этим восприятием и ограничивалось, так ведь половина книги состоит из банальных фронтовых баек - "по слухам", "мне говорили", "я слышал". Так вот, фронтовые байки - это не суровая окопная правда, а фольклор. И ценность таких баек не больше, чем ценность мемуаров выпендривавшегося военачальника. По ходу книги, вообще, получается, что-то из разряда: "Я сам много не видел, но зато уж сколько мне рассказывали всего".
А кроме того, как можно считать адекватной информацию от человека который сам дает о себе такие факты:

Я был никудышный солдат. В пехоте меня либо сразу же расстреляли бы для примера, либо я сам умер бы от слабости, кувырнувшись головой в костер: обгорелые трупы во множестве оставались на месте стоянок частей, прибывших из голодного Ленинграда. В полку меня, вероятно, презирали, но терпели.

Здесь только стали привыкать к голоду, а я уже был дистрофиком и выделялся среди солдат своим жалким видом. Все было для меня непривычно, все было трудно: стоять на тридцатиградусном морозе часовым каждую ночь по четыре-шесть часов, копать мерзлую землю, таскать тяжести: бревна и снаряды (ящик — сорок шесть килограммов). Все это без привычки, сразу. А сил нет и тоска смертная. Кругом все чужие, каждый печется о себе. Сочувствия не может быть. Кругом густой мат, жестокость и черствость.

Я жил как в бреду, плохо соображая, плохо отдавая себе отчет в происходящем. Разум словно затух и едва теплился в моем голодном, измученном теле.

...я обрел инстинктивную способность держаться подальше от подлостей, гадостей, сомнительных дел, плохих людей, а главное, от активного участия в жизни, от командных постов, от необходимости принимать жизненные решения — для себя и в особенности за других

А он что думал, что война - это выяснение отношений двух недовольных друг дружкой благородных сэров? Ничего себе, оказывается на войне кровь, грязь,матерщина и ругань, которые так травмируют чувствительную психику интеллигента. Сложилось такое ощущение, что Никулин, вообще, в простой народ впервые попал, благодаря только тому, что оказался в армии. А его это постоянное снисходительное "солдатики", "морячки", "Иваны", "мужички"? Да ты же ведь воевал с ними бок о бок, или все же нет? Может быть презрение к нему как бойцу было настолько велико, что противопоставление коллективу приняло крайне озлобленную и агрессивную форму? А его "правда" о роли женщин на войне? На основе чего можно сделать такое общее заключение для около 800.000 женщин, провоевавших за годы ВОВ на фронте? Может быть в силу озлобленности, от того, что сам оставался без внимания со стороны женщин?
А кроме того исповедь самого Никулина полна неточностей и грубых ошибок. К примеру:

После долгих блужданий, рискуя попасть в руки наступавшим немцам или угодить в штрафную роту как дезертиры, мы добрались до станции Мурманские ворота.

Поиск своей части Никулин описывает в ноябре 1941 года, а первые штрафные роты в СССР появились лишь в июле 1942 года.

Теперь эта операция, как «не имевшая успеха», забыта. И даже генерал Федюнинский, командовавший в то время 54-й армией, стыдливо умалчивает о ней в своих мемуарах, упомянув, правда, что это было «самое трудное, самое тяжёлое время» в его военной карьере.

А вот с трудом Федюнинского Никулин не счел нужным познакомиться должным образом, иначе бы знал, что генерал посвятил Любанской операции в своих мемуарах целую главу "Этого могло не случиться", где как раз таки проводит анализ неудачной попытки деблокирования Ленинграда.
Можно и еще найти к чему прицепиться, но желания копаться в грязном белье нет.
И так понятно, что книга написана в антисоветской манере с русофобской подоплекой в модной нынче стилистике: "Режим пал и теперь я вам расскажу, о чем 70 лет умалчивали, и как все было на самом деле". И панфиловцев выдумали, и Александр Матросов банально споткнулся перед амбразурой дзота, а Власов - он же не предатель, он же против Сталина был, за русских, и , вообще, может сдаться надо было немцам, сейчас цивилизованной Европой были бы, ведь план "ОСТ" Сталин лично выдумал.
Печально то, что люди не видят, как "правда" от Никулина умаляет заслуги советского народа и прививает чувство вины за собственную победу.