4

Салтыков-Щедрин - очень неудобный писатель. Не потому что его тяжело читать, отнюдь. А потому что в своих произведениях он абсолютно безжалостен и неудобен всем. Его одинаково не любят современники и потомки, власть и народ, верующие и атеисты. На нем тяжким грузом висит десяток ярлыков (начиная от "классика" и заканчивая "зубоскалом"), потому что факты о нем перевираются и сильно разнятся. Критики усматривали акт беспрецедентного лицемерия в том, что вице-губернатор Рязанской и Тверской областей пишет политическую сатиру и смеется над градоначальниками. По воспоминаниям он и вовсе был человеком злым, неоднозначным. Как и его проза. Однако именно Салтыкову-Щедрину, в отличие от многих других, удалось запечатлеть в слове образ той России, которая жива до сих пор.

"История одного города" написана в форме летописи и частично пародирует известную всем "Повесть временных лет", благодаря чему оказалась непреодолимой задачей для цензуры. В качестве отправной точки Салтыков-Щедрин берет эпизод из "Повести", в котором представители нескольких племен (новгородцы и т.д.) приходят к варягам, чтобы просить себе князей в управители. Именно с этого основополагающего акта безрассудного мазохизма начинаются "История одного города" и история нашей страны. Невеселая история бездарных правителей и раболепствующих обывателей.

Дальше...

С первых же страниц бросается в глаза обилие реальных исторических персонажей. Острослов Салтыков-Щедрин приложился по Александру I, Николаю I, Бирону, Аракчееву, Разумовскому, Потемкину, Елизавете Петровне, Анне Иоанновне, Павлу I, Екатерине II (толстомясая немка!), по историкам, публицистам и экономистам. Причем чем дальше, тем сложнее разобрать, кто перед тобой - черты героев перемешиваются, портреты накладываются друг на друга, повествование постепенно отделяется от исторической действительности. История города Глупова не движется вперед, а как будто кружится на месте. Например, главы с Органчиком охватывают эпизоды жизни страны, имевшие место с 1806 по 1870 год. Сменяется десяток градоначальников, а все они по-прежнему воруют, по-прежнему раздается сакральное "Разорррю!" и "Не потерплю!", механические головы сменяются фаршированными, но остаются по сути такими же пустыми, а трепет обывателей не заканчивается вообще никогда. Войны сменяются эпохами просвещения, чтобы потом снова вернуться к войне. "История одного города" - это не однодневная политическая сатира, а глобальное социально-историческое обобщение, попытка типизации исторических образов. Сам Салтыков-Щедрин называл это "сатирой характеристических черт русской жизни" и задавался вопросом о механизме русского чиновничества, бесславного правления и бездарного повиновения. Надо признать, сатира получилась неровной: от смешной до страшной, от безобидной до жестокой.

Градоначальники в городе Глупове один другого краше и, как правило, все люди случайные. Торговец мылом, повар, парикмахер, статские советники, беглые греки, французы, итальянцы... Всех их объединяет два основных момента: во-первых, они уже изначально чужды народу, а во-вторых, они все поголовно гротескно нелепы. Тот из них, кто увлекается идеями просвещения - будет летать по воздуху; тот, кто любит вкусно поесть - принесет страшный голод; а того, кто торговал мылом - съедят клопы. Гротеск, как и многое другое, тонет в бессмысленном круговороте города Глупова, миф оказывается неотделим от реальности, и пустой голове у градоначальника здесь уже никто не удивляется.

"...кто не верит в волшебные превращения, тот пусть не читает летописи Глупова. Чудес этого рода можно найти здесь даже более, чем нужно. Так, например, один начальник плюнул подчиненному в глаза, и тот прозрел. Другой начальник стал сечь неплательщика, думая преследовать в этом случае лишь воспитательную цель, и совершенно неожиданно открыл, что в спине у секомого зарыт клад {Реальность этого факта подтверждается тем, что с тех пор сечение было признано лучшим способом для взыскания недоимок. -- Изд.}"

Среди градоначальников встречаются и неплохие, но о них мало кто помнит. Возможно потому что не радовали народ ласковым словом, возможно потому что их историю уже подчистили другие. Неслучайно, что покровитель наук Двоекуров в "Истории одного города" занимает несколько абзацев, тогда как Фердыщенко, чуть не уничтоживший Глупов, занимает несколько глав. А тому, кто много кричит и пугает обывателей даже ночью, мы ещё и ласковое прозвище дадим - Органчик. Ласковое обращение Глупове вообще превыше всего.

"Через полчаса Бородавкин, обремененный добычей, въезжал с триумфом в город, влача за собой множество пленников и заложников. И так как в числе их оказались некоторые военачальники и другие первых трех классов особы, то он приказал обращаться с ними ласково (выколов, однако, для верности, глаза), а прочих сослать на каторгу."

Спасает глуповцев только то, что до поры до времени градоначальники оказываются с пустыми головами. Органчик кричал, но собственных идей не имел, Прыщ оказался очень ничего на вкус (даже стал объектом "гастрономической тоски"), а лютый бригадир Фердыщенко вообще был идеальным, пока пил и ничего не делал. А как хорошо жилось при Микаладзе, когда даже законы перестали издавать! Но стоит градоначальникам развернуть какую-то деятельность, начать придумывать законы или навязывать просвещение, как сразу начинаются войны, голод и массовое истребление народа. И совсем уж на грань уничтожения ставит город Глупов Угрюм-Бурчеев, деятельный, убежденный в своих идеях, абсолютный идиот. Угрюм-Бурчеев, после которого невозможна никакая история в принципе - это мрачное финальное пророчество Салтыкова-Щедрина, едва не сбывшееся в 30-х годах прошлого века.

Казалось бы, на фоне такой власти народ просто обязан выглядеть достойно. Но глуповцы ничем особым, кроме фантастического терпения и способности восстанавливаться после массовых убийств, не отличаются и вызывают только смех и отвращение. Они пассивны и аморфны, их можно лупить изо всех сил, но они даже не подумают бунтовать, если при этом ласково приговаривать "братики-сударики". А если и будут бунтовать, то как Аленка в "Голодном городе" (одной из самых сильных глав), повторявшая перед смертью "ох, батюшки, тошно мне!" Или как ее муж Митька, раздавленный властью-левиафаном:

"...задыхался Митька, и в ярости полез уж было за вожжами на полати, но вдруг одумался, затрясся всем телом, повалился на лавку и заревел. Кричал он шибко, что мочи, а про что кричал, того разобрать было невозможно. Видно было только, что человек бунтует."

Их рабское повиновение и нужда в царьке, даже самом глупеньком - это многолетняя, многовековая привычка, берущая свое начало с похода к варягам. Они спокойно воспринимают новость о механической голове Органчика, но начинают беспредел, когда его убирают с поста градоначальника. Причем стоит им погрозить, так они сразу находят козлов отпущения. Потому что при всей своей безграничной вере власти, они совершенно не верят друг другу.

"Опять шарахнулись глуповцы к колокольне, сбросили с раската Семку и только что хотели спустить туда же пятого Ивашку, как были остановлены именитым гражданином Силой Терентьевым Пузановым.
-- Атаманы-молодцы! -- говорил Пузанов, -- однако ведь мы таким манером всех людишек перебьем, а толку не измыслим!
-- Правда! -- согласились опомнившиеся атаманы-молодцы.
-- Стой! -- кричали другие, -- а зачем Ивашко галдит? галдеть разве велено?
Пятый Ивашко стоял ни жив ни мертв перед раскатом, машинально кланяясь на все стороны."

Зато глуповцы наивно верят в то, что их спасет какая-то бумажка, отправленная в центр. Или найдется в недрах Глупова какой-нибудь человечек, который за них всех выступит. Интересно, что в сообщениях, которые приходят из центра, даются совершенно четкие указания начальству, а глуповцам дается детский наказ "дабы неповинных граждан в реке занапрасно не утапливали и с раската звериным обычаем не сбрасывали". Когда правителя нет, то поведение глуповцев всегда одинаково: месить Волгу толокном, сбрасывать Ивашек, громить все подряд и ждать, когда внешняя сила начнет ими править. Хоть сколько лет пройдет, ничего не изменится. А когда правит человек мягкий, как Микаладзе, то всегда начинается эпоха разврата, безработица и бездумная мода на французский язык. Так и шарахаются глуповцы между беспределом и развратом, между кнутами и пряниками.

Есть, однако, у глуповцев два защитных механизма, которые в произведении называется "подвиг" и "вдруг". Подвиг проявляется очень редко, кажется только в кровавом эпизоде с 6 градоначальницами, последние две из которых и вовсе уже на людей не были похожи. Тогда глуповцы впервые совершают "подвиг" и лично расправляются с одуревшей властью. В остальных же случаях их защищает "вдруг" - некая внезапная высшая сила, не дающая уничтожить город Фердыщенко, Бородавкину и другим славным градоначальникам.

"В первый поход Бородавкин спалил слободу Навозную, во второй - разорил Негодницу, в третий - расточил Болото. Но подати всё задерживались. Наступала минута, когда ему предстояло остаться на развалинах одному с своим секретарем, и он деятельно приготовлялся к этой минуте. Но провидение не допустило того. В 1798 году уже собраны были скоровоспалительные материалы для сожжения всего города, как вдруг Бородавкина не стало... "Всех расточил он, - говорит по этому случаю летописец, - так, что даже попов для напутствия его не оказалось."

Но однажды даже это не спасет, когда к власти придет Угрюм-Бурчеев.

"История одного города" выходит далеко за рамки исторического контекста. Персонажи Глупова живут и сейчас, никуда мы от щедринской типологии не делись. И беспредел 90-х переживали точно так же, как описал Салтыков-Щедрин. И на санкции реагируем практически фразой из текста: "Ничего, нам же лучше будет!" И земля наша по-прежнему полна чудес, и смеяться над собой мы все ещё не разучились. И никогда не разучимся, потому что Глупов вечен, ведь как и Рим стоит на 7 холмах. Разве что экипажи на его дорогах ломаются слишком часто.