4

Носов – ну а что Носов.

Или вот я вспомнила вдруг, что действительно в детстве – ну, в отрочестве, конечно, – ведь нет понятия абстрактной ценности жизни, его просто нет. Ты не знаешь, что жизнь ценна своей данностью — и вопрос о самоубийстве не вызывает какого-то ужаса.

Или вот, к примеру, всё остальное.

Невозможно понять то, что понять невозможно, но у нас всегда есть запасной ключ: всё можно почувствовать. Не знаю, как читают Носова все остальные, потому что забываясь в писке и аплодисментах, никто не желает рассказывать, что он испытал (конечно, сейчас вообще это не желают – но тогда становится бессмысленным и беспощадным всё помешательство – что, собственно, такого в этом вашем Носове?? – спросила бы вот я, если бы сама не мякла, листая шершавые страницы, испещренные тоже шершавым, но покладистым текстом). Я была бы готова даже провести революцию по этому вопросу, если бы не надо было для этого вещать с броневичка и давать свои суждения на растление.

Однако же, что чувствую: самая избитая, но самая честная, мне кажется, история в том, что его проза либо нравится – либо нет. Не потому, что оригинальный сюжет, или тончайшая поэтика, или изумительный язык. А как взбитая пенка капучино, многим нравится – а я терпеть не могу. Или синий цвет, кто-то не любит, а я люблю. И ничего не могу с собой тут поделать, хотя пыталась, тут какая-то биология. Совместимость. Зов предков.

Или – вообще-то – хотелось написать изобличительное письмо обо всей хурме, сияющем Граалем которого стал недавно Сергей Анатольевич, умудрившись, конечно, остаться вполне простым, классным и тёплым (потому что это же Носов, вы его видели? это же мурмурмур и сердечки в глазах! но оставим девочку).

Во-первых, что касается книг. Собираясь в очередной раз озвучить гениальную в банальности новость, что «Фигурные скобки» не хуже и не лучше, например, «Региной», а просто это иная книга, я неожиданно наткнулась на давно уже, наверное, пульсирующую в голове мысль, что это просто каждая книга — просто иная. Боже мой, ведь книги как люди, и только сейчас я начинаю понимать, что это значит: как люди, они абсолютно разные в себе, и монады они со всеми из этого вытекающими коннотациями – но, как люди, они, помимо характера и личных качеств, имеют общие надстройки, типовые элементы, модели поведения. И, если пораскинуть лаптями, всё поддаётся первичной систематизации: такие люди и тексты мне понятны и иногда интересны, такие чужды в корне и параллельны, такие толкают на великие безумства, такие вынимают слишком много души, с такими удобно путешествовать, а с этими нужно встречаться не чаще раза в год. Ну как же это теперь понятно и ясно мне!

И как тогда можно говорить, что одна книга лучше другой? Как их можно пихать в одну когорту и сравнивать – как говорить, что яблоко из всех самое крутое, когда боролись за это звание еще груша, киви, помидор и свёкла. Для каждого, и еще в каждый следующий жизненный момент, для КАЖДОГО вкусно яблоко, или свёкла, а потом лучше грушу, изредка хочется экзотического зеленого зверя, но вообще всю жизнь без перерыва ты ешь помидоры. Или сравните стул и кресло, или джинсы с платьем: удобно в джинсах валяться в кресле, красиво в платье сидеть на стуле, приятно в платье утопать в кресле, модно в джинсах забираться на стул с коленками; а кто-то, да, одна из сотни, наденет скинни, поверх сарафан, и уляжется на пол.

Ну что за дичь – выигрывает в общем жизненном счете статистическое большинство, которое даже не всегда оно, потому что нерепрезентативна выборка. И если не предполагать, что все эти люди глупы и ограничены (а я их люблю и знаю, что это не так), то остается только прозреть, что это спектакль ради спектакля. Пещное действо, совместный груминг оригинального образца; в конце концов, социальная игра, которое имеет мало общего с реальными людьми, как я имею мало общего с девочкой в окошке на почте, или с девочкой в очереди за автографом, или с пьяной девочкой в воскресенье с утра в шаверме «У Джамала» - социальная игра, требующая выполнения хоть какого-то плана, чтобы в следующем квартале тебе дали хоть минимум социальных кредитов, чтобы утолить необходимости и первичные потребности. Это не плохо, но не имеет никакого отношения к настоящему, и хорошо было бы это осознавать.

И тогда это немножко подрывает всю теорию литературной критики в моей голове, потому что я всё-таки, значит, не понимаю, как она работает – то есть понимаю, как должна, но пока не вижу, что работает. Потому что, значит, единственная возможность говорить о книгах и обо всём – это делиться пережитыми чувствами, сомнениями и впечатлениями и мыслями, чтобы (для себя) высказаться и (для читателя) обозначить вероятные позиции. И единственный смысл читать о книгах и обо всём – это находить людей, высказывающих максимально похожие на твои позиции, и держаться их выборки, зная, что можешь им доверять. Но только что-то в этой системе, кажется, недонастроено, и работает она, кажется, только в моей голове.

А Носов – ну а что Носов.