5

– Слушай, я же тебе какую-то ерунду рассказываю, – внезапно оборвала себя моя подруга. – Тебе вообще интересно?
– Про тебя интересно, – честно сказала я. – А если бы кто-нибудь другой рассказывал, я бы давно убежала.
– Неужели я так круто рассказываю? – оживилась она.
– Не в этом дело. Просто я про тебя всё знаю, знаю всех людей, про которых ты говоришь, понимаю твои проблемы, помню, что было раньше, поэтому мне слушать легко и всё понятно. В литературе это называется знанием контекста.
Вот и с Лагерлёф у меня так же. Я была в Швеции, и не раз. Не только в Стокгольме, но и в Уппсале, которую Сельма описывает с такой любовью. В детстве я обожала диафильм про Нильса и гусей, а в институте писала диплом по «Йесте Берлингу». В общем, я представляю, с кем имею дело, поэтому любая мелочь мне понятна и для меня ценна.
Кроме того, я очевидно попадаю в этот размеренный шведский темп повествования – без суеты, резких движений, созерцательно и плавно.
Самое интересное в повествовании Лагерлёф не быт и не семейный круг (хотя это тоже интересно, и этого много). Самое интересное – что отличает писателя от обычного человека. Даже когда этот писатель ещё ребёнок. Вторая часть книги, то есть, собственно дневник, в этом смысле очень показательна. В нём удивительно мало про себя и удивительно много про других. Метких наблюдений и замечаний и попыток разобраться, какие люди и почему они поступают так, а не иначе. Лагерлёф не лирик, а эпик, и уже в дневнике четырнадцатилетней девочки это заметно.
Что ещё поражает – владение словом. Абсолютно сформированный стиль. Потом он отшлифуется, мысль пойдёт глубже (вот тут как раз очень хороша первая часть, написанная зрелой писательницей), но в целом уже есть. Это не очертания, не скелет, это определённый узнаваемый способ мыслить и излагать мысли.
В общем, я получила от книги большое удовольствие. Но советовать могу только тем, кто любит Швецию или саму Сельму.