4

Куда мы денемся, когда разденемся

В первую очередь хотелось бы отметить (вдруг, не дай бог, конечно, Аствацатуров прочитает эту рецензию), что я по-прежнему безраздельно восхищаюсь талантом Андрея Алексеевича как преподавателя. Его лекции по зарубежной литературе, доступные и изложенные современным языком, пронизанные юмором, но в то же время приоткрывающие философские глубины бытия, скрытые за страницами книг, и обнаруживающие единые законы, по которым вращается мироздание, для меня оказались настоящим открытием и откровением, и были прослушаны и просмотрены мною в том объеме, в каком я смог их найти.

Собственно, поэтому, на волне интереса к этому человеку, я и взялся читать данное произведение.

Аствацатуров, кстати, сетовал в одном интервью, что критики, вместо того, чтобы проникать и адекватно отображать в рецензиях замысел того или иного романа, сводят свою критику к личным впечатлениям и тому, насколько они оправдали их надежды. Но, в конечном итоге, современный литературный критик – это ведь не филолог, имеющий в своем распоряжении многообразные тома различных толкований произведения, авторский замысел он может и не знать, и все, что у него есть в вооружении – собственное восприятие вещи, помноженное на свои же несбывшиеся ожидания.

Поэтому боюсь, что и я сейчас уподоблюсь всем этим разнесчастным критикам и выскажу пару пассажей относительно своих ощущений от данной книги.

Она разделена на две части, которые, в свою очередь (прямо что-то из Козьмы Пруткова), состоят из множества небольших, различной длины, скетчей-рассказиков на разные темы. Можно пытаться прослеживать сюжет и воспринимать это как цельное литературное произведение, можно читать отдельно и выборочно – на мой взгляд, восприятие от этого не сильно потеряет, приемлемы оба варианта.

Излишнего академизма от книжки ожидать не следует. Проза Аствацатурова часто вертится вокруг физиологических и прочих подобных тем, и довольно развязна в слоге. Хотя, впрочем, чего еще ждать от специалиста по Джойсу и Миллеру (ибо Андрей создает впечатление представителя того класса людей, кои все неприличные слова, которые они знают, вычитали из книг).

Наиболее удачными, на мой взгляд, получились его скетчи из сферы университетской жизни (возможно, я просто не представляю себе Андрея вне вузовских стен и научных кафедр, и там он кажется мне наиболее органичным). Детство же в его рассказах предстает чересчур пресным, безрадостным, болезненным, обиженным, стесненным различными ограничениями и взрослыми, эти самые ограничения налагающими. Мда уж, Аствацатуров тут явно не уподобляется Марселю Прусту, искренне полагающему, что виденная в отрочестве пылинка намного ценнее и прекраснее в плане лично опыта, чем десять лет жизни во взрослом возрасте.

Невозможно не отметить, что от книги веет духом какой-то обиженности. Возможно, Андрей вовсе и не вкладывал подобного значения, не спорю. Но прогнать от себя такое чувство во время чтения не удавалось. Так продукт, изначально рыбой не являющийся, полежав в компании рыбопродуктов, приобретает соответствующий специфический запах, и ты, когда ешь его, уже не можешь избавиться от ощущения, что это нечто рыбное. Это произведение – словно бы маленькая страшная месть всем аствацатуровским угнетателям на протяжении любых отрезков жизни. Родственникам и приятелям, учителям и профессорам, медсестрам и пионервожатым, литературным агентам и собратьям по перу.

«А я вот вырасту, – словно бы грозит нам со страниц маленький Андрюша. – И напишу про вас про всех книгу! Хороши же вы тогда у меня будете. Сами все точно такие же, одинокие, несчастные, совершенно голые перед небом и людьми, но все это вам почему-то не мешает тиранить одинокого и голого меня».

Бытового и приземленного, из нашего бренного мира, в книжке много, слишком много. А вот каких-то возвышенных, духовных материй, позволяющих воспарить человеческому разуму надо всей этой серостью и бытовухой, я там не почувствовал. Скорее всего, их там и не планировалось, но просто лично мне бы хотелось чего-то подобного.

В общем, книга может оставить после себя у людей чувствительных довольно тягостные впечатления. Впрочем, я уже привык, что современная российская литература – как российская водка; после все равно будет плохо, это даже не обсуждается, главное, чтобы стало в какой-то момент хорошо хотя бы в процессе.

В данном случае местами было весьма даже неплохо.
И очень жду от Андрея Алексеевича новых лекций.