5

Весь Запад в тучах,
В тучах весь Восток
(Г.Гейц)

Что сказать: интересная книга, одна из лучших русских книг в жанре биографии, и, в то же время, книга бесконечно печальная.
«Интересная книга» – в последнее время не очень о многом из прочитанного, можно так написать. Биографий это касается особенно. Если жизнь известного человека изобилует внешними и/или внутренними событиями, о которых печатают толстенный томище, то это еще не настоящая биография. Авторы подобных книг внимания читателей часто попросту не удерживает. Особенно плохо с «жизнью замечательных людей» в последние десятилетия. И редактура стала какой-то полупрофессиональный, и авторы бывают сомнительными или неумелыми. Или пишут, что называется, «без огонька». Вот, к примеру, том о Гумилеве-отце в серии ЖЗЛ, сделанный Владимиром Полуниным, вроде информативен, но плохо читается.
Про то, что вышло в той же серии о Гумилеве-сыне (автор – Валерий Дёмин) и говорить не хочется. Вообще, дёминские книжки открываешь с опаской, ожидая, что вот-вот пойдет речь об индоариях с Сириуса. Допустим, Гумилеву Деминым приписываются идеи «космизма». Это что-то «по ту сторону добра и зла». Как вообще отбираются авторы серии? Ведь подобную же ерунду, и с немалым энтузиазмом, тот же, уже покойный автор напечатал и об А. Белом. Ну, а про «космиста» Циолковского В.Дёмину писать было как-то сподручнее.

Но вернемся ко Льву Николаевичу Гумилеву, сыну Николая Степановича Гумилева. Вообще Гумилеву везет на «почитателей», многие из которых, мягко говоря, со странностями. (Справедливости ради скажем, что и сам он сделал немало, чтобы притягивать своими текстами публику подобного сорта!). И – это один из печальных фактов. Увы, это не просто беда, но и нелепость, как и многое другое в известной истории с «этногенезом», где столько всего наворочано.
Разобраться в этом крайне нелегко, но, кажется, Сергею Белякову это удалось. К нашему счастью, книга, написанная Сергеем Беляковым, автором с Урала, обогнавшим московских, питерских и «азиатских» почитателей Гумилева, по качеству текста много лучше подобных изданий и читается с неослабевающим интересом. Даже удивительно, что в редакциях отмирающих «толстых журналов» (Беляков из екатеринбургского «Урала») еще работают квалифицированные сотрудники. Не во всем соглашаешься с автором, но читаешь с удовольствием. Беляков своего героя явно любит, но описывает его жизнь и идеи без той дурной апологетики, что стало, к сожалению, своеобразной нормой среди полусумасшедших поклонников не наследия Л.Н.Гумилева, историка и географа, а перетолкованной «гумилевщины». Хотя границы между ними порой провести затруднительно.
Впрочем, пора основное внимание уделить герою. У Льва Гумилева была такая тяжелая жизнь, полная драм, трагедий и страданий, что хоть канонизируй как христианского мученика. Впрочем, с канонизацией вряд ли получится, просто потому, что тогда к лику святых пришлось бы причислять многие миллионы наших соотечественников. Ведь жить и погибать в стране победивших хамов-людоедов, это само по себе было нечто вроде подвига.
Но в данном, конкретном случае, помимо исторических катаклизмов, что привело к тому, что жизнь Гумилева-сына сложилась именно таким образом? Сыграли свою роль и семейные обстоятельства. Родители, знаменитые поэты, после рождения ребенка довольно быстро расстались. Отца чекисты-интернационалисты расстреляли. А мать? Она «была с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был». Бог им, конечно, судья, но многие не считают А.А.Ахматову хорошей матерью. Отказавшись эмигрировать, «царскосельская веселая грешница» все труднее могла уже находить людей «по себе». В ужасной коммуно-коммунальной среде её поведение становилось все более экстравагантным и неадекватным, когда приходилось и спать на лежанке, подпираемой кирпичами – кто виноват? Доступный уровень культурного общения катастрофически снижался. Если до Великой войны Ахматова с мужем могли запросто поехать в Париж или в Италию, познакомиться с Модильяни и пр., то потом, после «победы народа» в революции и победы в Великой Отечественной войне даже встреча с «бойцом идеологического фронта и психологической войны» англо-еврейским эссеистом И.Берлином подавалась как великое событие. Некоторые идиоты-биографы фантазируют об этом разговоре как о событии романтической любви или факте, повлиявшем на наступление «холодной войны». Но, может следователи думали и «шили» в ту же строчку. Не сидел ли Лев повторно «за мать»? Второй срок, полученный им в конце сороковых, был для него особенно тяжелым! А то, что Ахматова была в последние годы окружена отвратительными прилипалами, иные из которых усиленно ссорили ее с собственным ребенком. Единственным! Не угомонились и после смерти знаменитой поэтессы. Вот эпизод, описанный Беляковым: Лев Николаевич при помощи Савелия Ямщикова попросил изготовить крест на могилу матери и сам его тащил, устанавливал. (Я видел этот крест; рядом с ахматовской могилой находится захоронение Ивана Ефремова с памятников из черного камня). Потом на кладбище в Комарово приехали существа из ахматовского окружения, они бросились к кресту на могиле и стали его выдергивать, памятный знак не поддался, удержался в мерзлой земле. А сами «герои» этой истории описывают тот эпизод без всякого стеснения, мотивируя его … эстетическими соображениями. Может быть, здесь уместнее вспомнить про «химеру» и «этнические стереотипы»?.. Такие вот этнические и исторические химеры и несли России гибель и страдания.
***
Льва Николаевича сам я видел и слышал. Правда, не в университете, а в публичном лектории на Литейном. Это, не так далеко от того места, где Гумилева держали, допрашивали и пытали в годы «эффективного менеджмента по-сталински». Его били по нервным центрам, заставляли часами стоять навытяжку… В 1940-х.
А сама идея пассионарности пришла к нему под нарами в «Крестах». В 1930-х. После ареста и заключения, увековеченного в ахматовском «Реквиеме».
Таковы были внешние обстоятельства гумилевской «лаборатории мысли». Можно ли после всего этого «объективно» относиться к человеку, которого несколько раз арестовывали и 12 лет держали за колючей проволокой, как животное, у которого до тридцати лет не было своей кровати, и который жил до смерти в коммуналке?.. Это было бы нечестно, по крайней мере.
А что можно сказать о впечатлении от самой личности Льва Гумилева? Было какое-то необъяснимое обаяние при непонятности ли чуждости высказываемых им идей. Какая-то странная смесь «комплиментарности» с «пассионарностью»
Тем не менее, несмотря на все симпатии и сочувствие, по многим пунктам с Л.Н.Гумилёвым согласиться решительно невозможно. Иные из идеологических семян Гумилева, взошедшие и распустившиеся махровым цветом в разгар перестроечной и первые годы постсоветской смуты, стоит оценить как чрезвычайно вредные, дезориентировавшие интеллектуально очень многих. «Евразийство» и «комплиментарность» к пришельцам с юга нам еще аукнутся. Восхваляя орду и монголо-татар, утверждая, что на поле Куликовом часть орды сражалась с другой частью, Лев Николаевич, в каком-то смысле становится на одну доску с почитателями Гитлера и всяческой смердяковщины: ведь чем нашествие Батыя было лучше, чем вторжение Гитлера. А вред его «евразийства» становится все более очевидным – особенно е его постсоветском изводе. Между прочим, Сергей Беляков с изящной небрежностью расправляется с поклонниками «исхода к Востоку», показывая, что нынешние его сторонники, интеллектуально не дотягивают ни до классического евразийства 1920-30-х годов, ни до его гумилевской версии. В одной из беляковских статей («Фальсификация евразийства» // «Вопросы национализма», 2912, №3 (11)) выведен интеллектуальным шарлатаном небезызвестный Дугин, в «евразийскую геополитику» которого почему-то поверили многие неграмотные и не умеющие рассуждать и сравнивать представители постсоветской образованщины.
К самому Л.Гумилеву это, конечно, не относится, хотя он тоже «наворотил» немало, в том числе и в связи с евразийской идеей. И, тем не менее… Даже при таких обстоятельствах, идейным врагом Гумилева-сына считать нельзя. Он тоже и сейчас «со своим народом». Хотя тюркофильство ЛНГ на фоне угрозы нового «великого переселения народов» представляет немалую опасность.
Да, интеллектуальные зерна, брошенные Гумилевым, всходили на отравленной, засоленной почве, как в той древней Месопотамии, ландшафт которой был разрушен чужаками (знаменитый пример из «Этногенеза»). Но – не так страшен черт, как его малютки. Если Льва Гумилева слушать и читать было очень интересно, то его почитателей и последователей – невыносимо! Имен уже не помню, но осталось воспоминание, как один из последователей Гумилева, встреченный на леонтьевской конференции, производил впечатление бесноватого. (Потом посмотрел материалы конференции о К.Леонтьеве, в котором участвовали вместе с одним из «малюток», и обнаружил эту информацию, но кажется неэтичным здесь называть имя жестоко убитого человека). Он брызгал слюной, проповедовал, совершенно не понимал и не принимал возражений, ну чистый «правозащитник». Тот же тип, что и «толерасты с либерастами», только с другим набором догм.
Спор с такими «кривозащитниками» бесполезен. Но можно ли по ученикам судить о самой «теории этногенеза». Насколько виновен автор в трактовке его. Да и судьба сочувствующих Гумилеву авторов тоже зачастую трагична, они уходили из жизни рано и порой не по своей воле. Нормальных продолжателей у Гумилева практически нет, его идеи для современной науки остаются во-многом маргинальными. А то, что пишут его поклонники о «скифстве» и прочем вообще лучше не открывать. Опять печальная нелепость! Здесь такой клубок вопросов и противоречий, что распутать их сейчас никто не в состоянии. Тем не менее, автор гумилевской биографии с максимально возможным тактом и опираясь на логику и факты, пытается многие моменты гумилевского идейного наследия прояснить.
Можно ли говорить, что теории Л. Гумилёва не «научны». Это сложный вопрос, на который я бы не взялся ответить. Идеи спорны и сложны, слов нет. Но, помимо этого, контекст, условия их распространения отличаются особыми драматическими социальными и культурными обстоятельствами. После советского идеологического пресса, дополняемого расстрелами и концлагерями, говорить о «научной этике» как-то даже не очень уместно. Издевательства над народом страны, со стороны захватившего её зверья, не могли пройти бесследно. Никак не получается оценить науку в советском обществе как систему объективного знания. Общий культурный уровень ученых, профессоров неуклонно снижался, культура профанировалась. Да, при этом готовили тысячи и даже миллионы специалистов. Но советский специалист, в том числе научный работник в совковом идеале – это такой дрессированный идиот, которому полагалось знать «свой вопрос», но общего контекста которого, он часто не понимал совершенно. Или понимать это было смертельно опасно. А потом – отучили, идеалом стала узкая специализация, знания без понимания.
Грубо говоря, «научному сотруднику» полагалось раскапывать черепки и классифицировать их в соответствии с инструкциями. Но можно было видеть за черепками ход мировой истории. Немногим, как Гумилеву, это было дано. Немногие, как Гумилев, хотели понять. И она надорвались от решения непосильных в условиях советских запретов и ограничений задачи. Потом уже, кроме осознания постоянной опасности, пришла привычка к конформизму и интеллектуальной пошлости. Чтобы вырваться из этой ловушки приходилось прилагать сверхусилия, срываясь порой в неприятную экзотику. Но кто осудит тех, кто пытался понять. Гумилев, например, стремился создать какую-то общую систему, в противовес опостылевшему марксистско-ленинскому талмудизму. Гумилёв и немногие другие пытались разобраться в том, что происходит и с ними, и со страной. Они были в подавленном меньшинстве. И – сил не хватало.
Научное знание, как и культура в целом, были у нас страшно девальвированы. Это, конечно, ложилось в русло общего мирового кризиса и наступления масскульта, связанного, наверно, с пресловутым «восстанием масс». Но у нас и раньше и сейчас особенно плохо. Не надо обольщаться, когда ныне говорят «доктор наук», «диссертация». Часто и в лучшем случае это всего лишь скучные компиляции, ну а про «евразийские защиты», особенно распространившиеся в совке и пост-совке лучше не вспоминать. Социальная наука все больше подменяется мифом, социогуманитарное знание пустым начётничеством. Хотя, во-многом, это как раз следствие того самого «исхода к востоку». Когда поворачиваешься к нему лицом, то к Западу оказываешься, извините, задом. В СССР и РФ доказывали очень старательно, что от «западной науки» можно отказаться. Подменив ее мифотворчеством. Перейдя на практику вузов и академий советской средней Азии. Азиопой уже воняет невыносимо.
Но ведь и Запад не идеал. Мы с Гумилевыми попали в крутящиеся жернова истории, или из огня да в полымя. Помню, как в начале 1990-х, оголодавший на книги я купил за один раз и «От Руси к России» Гумилева и попперовское «Открытое общество». Чей миф хуже? Трудно сказать. Допустим, книги Гумилева – это ненаучная художественная литература. А тексты паиных-шнирельманов – это «академическая наука» что ли!? Или труды по проблеме наций Э.Хобсбаума и Э.Геллнера? (пример приводит сам С.Беляков). Хрен редьки не слаще. Сумерки разума, сумерки свободы наступают и на Западе. Но наши сумерки сгущаются как-то особенно быстро… И главное, что между двух огней, между тисков Европы и Азии, мы так и не нашли себя самих. Нет прочной позиции, с которой можно было бы оценивать, что верно, что неверно, научно или нет, полезно или вредно для Руси и России!
Мне почему-то кажется, что сам Лев Николаевич, если бы был жив, вряд ли бы обрадовался торжеству нынешнего евразийского мифа и соответствующих практик в его же альма-матер. И про науку делается даже неудобно вспоминать. Она профанирована в своей социально-гуманитарной части почти полностью, да и зачем тратить усилия на депонирование, если доступна Сеть? Многие уже и не тратят, махнули на «науку» рукой. Эта область все более становится «великой степью». Но и другие области опустынниваются. Большинству уже на всё стало наплевать. Агрессивные субпассионарии наступают, а пассивным «недоделанным» и слабым людям нет сил сопротивляться.
Между тем, Лев Гумилев, в последние годы жизни и первые после смерти (1992) стал необычайно популярен и превратился в «культовую фигуру». В постсоветский период «гумилевщина» вполне может составить конкуренцию какому-нибудь рерихианству. Тиражи гумилевских книг огромны, его монография выходят как романы, так же читаются, и воспринимаются. Бренд «Гумилев» давно стал неотъемлемой частью массовой культуры в постсоветской России. Так, например, в «развесистой клюкве» фантастического книжного сериала «Этногенез», выпускаемого Кириллом Бенедиктовым сотоварищи, «Гумилев» – главный герой. Амбициозный проект «Этногенез» представляет собой собрание книжных сериалов, написанных различными авторами. Действие их объединено вокруг необычных артефактов, фигурок зверей, обладающих магичествами свойствами, и … Гумилевым. Цикл руководителя проекта К.Бенедектова называется «Блокада» и посвящен Отечественной войне. Там Лев Гумилев – освободившийся из норильского лагеря зэк попадает в спецгруппу вместе с … Василием Тёркиным. В другом сериале Бенедиктова «Миллиардер» действие происходит уже в настоящем и среди героев там … потомки Гумилева. (У самого Л.Н.Гумилева детей вроде не было). Такие вот фантазии.
Но творцы «Этногенеза» открыто называют свой проект фантастической литературой. Межу тем, другие гумилевские ресурсы в сети не менее фантастичны, хоть и не позиционируют себя как фантастику.
А жизнь, взгляды и байки самого ЛНГ – дают отличные поводы для мистификаций. Например, Сергей Снегов (Штайн) сидевший с Гумилевым в норильском лагере и даже побивавший его в турнире по знанию поэзии, написал первую советскую «космическую оперу» (помните «Галактическую разведку» и «Вторжение в Персей»). Но до фантазий Гумилёва Снегову далековато будет. Однако мир фантазий сам по себе, не служит ли он компенсацией, сублимацией реальности? Много лет Лев жил впроголодь. Еще тяжелее было отсутствие женского общества. Автор биографии пытается, скажем, составить донжуанский список своего героя. Все это забавно, конечно. Например, деление по библиотекам, где приходилось заниматься, и где лучше всего было искать «девок» (выражение А.Ахматова), разделяющихся на «публичных» и «банщиц» (от крупнейших ленинградских библиотек – Публичной и БАНа – Библиотеки АН СССР). Ну, а выражение «Бабы, делающие научный вид», – это просто находка для тех, кто бывал когда-либо на научных конференциях и пр. Но как это все печально. Даже зверям в зоопарке, как правило, не препятствуют спариваться. А людей в «СССР» годами и десятилетиями держали отдельно, за колючей проволокой, разделяя по половому признаку. В норильском заключении мужчины з/к бредили Туруханском, где без мужчин томились тысячи женщин-заключенных. Такие вот «амурные истории» тоталитарной поры, такие «дон-жуанские списки»!
Не была ли показная любовь к обитателям степей и т.п. мест своеобразной «местью», бунтом разума в страдающем теле. Гены? Но мать ученого не врала, но мистифицировала со своим «ахмат-ханом». Этак и в эпизод про «хлещет узорчатым ремнем» поверишь. (Так и представляешь знаменитую поэтическую пару не в редакции «Аполлона», а в клубе садомазохистов). Смешно, все это, конечно. Однако, последствия выходят не смешные. Настроения Гумилева могли быть не только компенсацией за тяжелейшую жизнь, но и следствием самой страшной войны.
Не надо забывать, что Л.Гумилев все же успел на войну, а говорить о «европейских ценностях» после всех этих немецких зверств было странно. Чем люди с родины Шиллера и Бетховена лучше монголов, пропахших кизяком и никогда не смываемым потом? В блокадном Ленинграде европейцы заморили голодом сестру Гумилева (дочь Николая Степановича от второго брака). Хотя нулевые, это не сороковые, и сейчас былые восторги Гумилева по поводу орды воспринимаются многими как что-то похожее на восхищение иных наших придурков Гитлером («широпаевщина»). А впрочем, черт дьявола не лучше. Надо бы прийти в себя, а не можем после лет непрерывного террора и десятилетий беспрерывного воровства. «Химера» торжествует и «антисистема» губит нас. Как не поверить в эти гумилевские концепты, когда их воплощение видишь кругом.
Пожалуй, про «комплиментарность» и этническую вражду у Гумилева – это самое актуальное. Химера и анти-система – это то, что много раз было в истории и то, что мы наблюдаем. Можно сказать, что «Хунну в Китае», рассказывающая о событиях первой половины позапрошлого тысячелетия – это самая актуальная из книг Гумилева. Страшная книга о противоестественности совместной жизни враждебных по природе народов и дикой ненависти, к которым такой «мультикультурализм» может привести. Свирепые хунну захватили власть над потерявшими энергию китайцами и стали истреблять их с дикой ненавистью. Поедание наложниц – это не эпизод из фантастических произведений Козловича или Хайнлайна, а практика того времени. Сначала хунну на пиру наслаждаются игрой на цитре китайской рабыни. А потом ее мясом. Такая вот «толерантность» с «мультикультурализмом». Хотя правители могли искренне заблуждаться и думать, что при добром отношении все хорошо уживутся со всеми. У нас до людоедства еще вроде не дошло, но воспоминания о басаеве в роддоме буденовска и тому подобные «межэтнические контакты» как-то усиленной вытесняются из памяти. Они подменяются мантрами, что «у преступников нет национальности». У воров, может быть, это и не важно, хотя сомневаюсь. А у террористов как обстоит бело с племенной или, как сейчас, религиозной, идентичностью?! Кто сейчас совершает подавляющее большинство терактов – буддисты, что ли!
А то ли еще будет? И это не абсолютная оценка. Нельзя думать, что, скажем, мусульмане это поголовно отродье иблиса. Они могут быть вполне хорошими по своим меркам. Но разница этнических стереотипов приводит к ненависти, особенно, если эту разницу не учитывать, а заниматься благоглупостями интернационализма. Хунну – люди степей – были вследствие природных условий своего формирования враждебны ханьцам, жителям равнин. Религия еще больше закрепляет различные стереотипы поведения. Разделяет людей. И люди из степей, пустынь, с гор продолжают оставаться враждебны горожанам с равнин. По «природе»? Ну, не совсем. Например, по природе все удовлетворяют естественные потребности. Но одни после этого подтираются, другие подмываются… С противоположным полом отношения разнятся и т.д. Чужой стереотип поведения может вызвать и неприязнь, и ненависть. Чужие, конечно, могут сильно заинтересовать, и с ними порой можно неплохо уживаться, но если они приходят на твою землю волна за волной, то трагедии тогда не избежать. Но, конечно, не обязательно доводить дело до убийства. Однако, чтобы быть разумными людьми надо эту разницу понимать, а не затушевывать в стиле tishkov-band, со своим «конструктивистким подходом» к этносу, конструирующей «россиян». Так, под видом научности нам предлагают чистую отраву. Прямо ведут нас к этнической смерти.
А что же предложил нам, в связи с этим, сам Лев Гумилёв? Может быть, шифр? Это вполне возможно. Ведь даже гумилёвское православие оборачивается, как говорят, митраизмом. А про реальных хазар, к примеру, ничего конкретного утверждать нельзя. Сейчас вон бросились сочинять исторические фэнтези про Хазарский каганат. Но что можно знать о нем по паре отрывочных документов и нескольким археологическим находкам? Не выводил ли Гумилев под видом «хазар» убийц своего отца, собственных мучителей-гонителей? Потом, у его сторонников это наложилось на впечатления от «электронной Хазарии». А чем лучше нынешние «российские» олигархи хазар-работорговцев!
И надо: отмстить неразумных хазарам! Что бы там не говорили про теории Льва Гумилева, но он сам постарался отомстить и дать в руки патриотов идейное оружие. Оно очень ненадежно, дает осечки; оно не точно, бьёт не туда, но хоть что-то – после тотальной идеологической зачистки со стороны Чужих. Недаром по поводу Гумилёва они пребывали и пребывают в таком бешенстве; историк разворошил «осиное гнездо». Так и надо оценивать вклад Гумилева сына Гумилева, при всем скептицизме по отношению к его идеям.
«Чистой» науки, лишенной магических и идеологических элементов, личных пристрастий и антипатий, наверно, не бывает. И вопрос надо ставить не о том, насколько Гумилев научен, а насколько он прав. В лагере начальник ему сказал: «Гуннов можно, стихов нельзя». Вот Л.Гумилёв и занимался историей хунну, нагородил про «благородных монголов». А ведь писал неплохие стихи, и, сложись жизнь по-иному, возможно, развивал бы свои мысли по-иному или постигал бы мир полнее через художественный образ, через поэтическую Магию. И это могло бы быть более убедительно, нежели «трактаты» с таблицами «пассионарных толчков». На таблицы сбежались глупые «субпассионарии», а стихи бы привлекали чуткие души.
Разве поэтическое происхождение самого Гумилева-сына и поэтические пророчества о его судьбе это не подтверждают:
Рыжий львеныш
С глазами зелеными,
Страшное наследье тебе нести!
Откуда, из какой науки Марина Цветаева это знала?