3.5

Есть книги, которые имеет смысл читать быстро и очень быстро (например, «Крысу из нержавеющей стали» Гарри Гаррисона) чтобы успеть сдать отчет по бонусу до 30-го:), благо и сам сюжет располагает к подобному книгопожиранию*. Аналогично, есть книги, читать которые быстро – сродни преступлению.
Подобные книги нужно даже не читать, а – изучать, изучать «с чувством, с толком, с расстановкой»*, не торопясь и вдумчиво, с энциклопедией, и много еще с чем под рукой*, уточняя, проверяя, делая небольшие открытия. Думаю, все поняли, к какой из двух категорий относится роман Умберто Эко.

[Три тура «Долгой прогулки» = 2+3+3 = 8 книг = 14 дней. Кто сказал, что июнь – не мучительный месяц?]

В центре романа перед читателем – отчаянная попытка реконструкции своего прошлого человеком, пережившим инсульт, человеком, который на вопрос о его имени может только отшутиться: «Артур Гордон Пим»*. Вся предыдущая жизнь, семья, профессия, все остальное, что делает человека личностью – все оказалось в «мертвой зоне»* памяти, оставив доступ лишь для обширного задела информации общего характера – в основном из области литературы и истории:

Я все знал об Александре Македонском, но ничего не знал об Александре – своем внуке.

Это и многое другое ему предстоит узнать заново.

Уже с самых первых страниц попадаешь в настоящий водоворот литературных аллюзий, искренне радуясь, встречая знакомые имена Габриэле Д’Анунцио, Франца Кафки или Германа Гессе [где-то у меня был сборник Элиота, надо добавить в «Хочу прочитать»], да и само имя главного героя – Джамбаттиста Бодони, несет с собой ворох отсылок к книгам и книжному делу.

Я облизываюсь от удовольствия, узнав о том, что герой – владелец лавки антикварных книг* – это обещает много и много «вкусных» строк. И хоть кодовое слово «эльзевир» в романе так и не прозвучало*, но рассказа об альдинах и Альде Мануции было достаточно, чтобы мои библиофильские устремления были удовлетворены. Вот упоминается интересное название – «Любовное борение во сне Полифила», одно из самых редких изданий типографии Мануция (1499 г.). Как и много других хороших книг, произведение не удостоено чести быть переведенным на русский язык. [И в «Хочу прочитать» не занесешь даже. Жаль, узнать из мистического романа о том, как высчитывать соотношение жирности шрифта к его кеглю с помощью квадратуры круга, было бы необычайно заманчиво]

Аллюзии, аллюзии, несть им числа! «Маркиза вышла в пять часов гулять, земную жизнь пройдя до половины». Со второй частью все понятно*, но из какой книги первая? Немного изысканий и, оба-на, это аллюзия на роман Клода Мориака «Маркиза вышла в пять часов» с интересной мозаичной композицией. Ну я же говорю – этот роман не располагает к быстрому чтению, зато если не жалеть время на поиск дополнительной информации, можно узнать много нового и интересного.

На что еще обращаю внимание в самом начале: главный герой собирает цитаты на тему тумана (набрав 150 страниц текста), никак нельзя не вспомнить «Моби Дика» Германа Мелвилла, где в начале романа тоже приводятся все-возможные цитаты о китах – от Библии, до Дарвина и песен китобоев. Сам Мелвилл тоже находит место в «Таинственном пламени» – так и не вспомнив свое настоящее имя, главный герой говорит доктору словами из «Моби Дика»: Зовите меня Измаил.

Приятно встретить отсылку к любимому автору (тогда я еще не знал, сколько таких сюрпризов ждет меня впереди:), но сейчас куда важнее то, что это – первые строки романа, и таких «первых строк» из самых разных произведений, в «Таинственном пламени» рассыпано очень много. [Конечно, сразу провожу параллель, что и я тоже неравнодушен к первым строкам произведений, и даже как-то затеял небольшой конкурс на эту тему:

И открытия открытия, открытия. То, что в романе нашлось место для книги Оливера Сакса «Человек, который принял жену за шляпу» не так удивительно, а вот упоминание работы Александра Лурии «Poterjannyj i vozvrascennyj mir» удивило даже очень. Удивило и тем, что мы читаем одинаковые книги Умберто Эко знает этого советского ученого, и тем, что в книге Лурии речь идет не о потере памяти у пациента, а о сложности в осмыслении грамматических конструкций. И еще много, много книг, которых спокойно хватит и на целый книжный шкаф:

«Божественная комедия» типографии Бернардино Бенали, отпечатанная в 1491 году «Физиогномика» Скотта 1477 года, «Четверокнижие» Птолемея 1484 года, календарь Региомонтана (1482). Но и последующие века не оставались неприсмотренными, вот замечательное первое издание «Нового театра машин и зданий» Витторио Зонка и совершенно обворожительная «Механика» Рамелли…

Это герой, оказавшись в своей конторе, заново открывает для себя свою библиотеку. Профессия букиниста раскрыта автором с замечательным изяществом, именно этого недостает и «Тринадцатой сказке» Дианы Сеттерфилд и «Свадьбе палочек» Джонатана Кэрролла, где герои тоже занимаются антикварными книгами.

Рассказывая предысторию «Лысой певицы», Эжен Ионеску говорит, что все началось с того, что он купил самоучитель английского, но постиг не английский язык, но – высокие истины. Вот и я тоже, читал роман Умберто Эко, но узнавал из него не столько о жизни главного героя, сколько – о себе самом. Воспоминания главного героя, постоянно вызывали из памяти эпизоды из моей собственной жизни, а разве есть на свете что-то приятнее приятных воспоминаний? Память, говори!

И вот, пока главный герой на чердаке своего поместья Солара, перебирает коробки со старыми журналами и изучает картинки и фотографии на стенах, возвращаясь в довоенное время, когда он был еще ребенком и страной правил Муссолини, у меня возникает и возникает какое-то параллельное течение воспоминаний. Часто и очень часто, рассказанная автором история, звучит в унисон моим собственным воспоминаниям, находя «точки соприкосновения» с тем, что я пережил, но в отличии от главного героя – не забываю.

[Вот герой слышит о проданном атласе Ортелиуса 1570 года. Хороший повод заглянуть в энциклопедию (я же неспеша читаю:), а заодно и поискать сами карты в сети:

Конечно я помню эту карту – сам ведь искал на ней Чебоксары:)) И ведь нашел, лишний раз подтвердив существование «синдрома небольшого города», но это отдельная история]

Не зря книга имеет подзаголовок «Иллюстрированный роман» - иллюстраций тут, действительно много, и они действительно являются частью повествования, помогая лучше представить, как выглядели в то время коробки от какао, шипучего напитка или пачки от сигарет, которых набралась целая коллекция. А прочитав про коллекцию марок, я нахожу свой старый альбом – как и главный герой, я в школьном возрасте тоже увлекался филателией, причем символично то, что привлекал меня как раз период 30-40-х годов:

Пауза в чтении на просматривание альбома, где есть и марки Третьего Рейха (это тоже отдельная история, оформлю как-нибудь) и я продолжаю знакомство с упорными поисками «Таинственного пламени царицы Лоаны». Пламени, которое должно открыть герою секреты его прошлого. Но пока секрет еще является секретом, и читателю вместе с главным героем приходится продираться через густой лес сборников детективов, романов-фельетонов*, книг авантюрных и приключенческих – тут и Жюль Верн, и Эмилио Сальгари, и Эжен Сю, и Гастон Леру [интересно вспоминать, с каким интересом сам читал все это в детстве – не оторваться. Сейчас, конечно, это воспринимается с улыбкой]. Попадаются и книги, знакомые только по названию: «Приключения Рокамболя», «Фантомас», «Ник Картер», наводящие на мысли о бренности мейнстрима – популярнейшие до войны серии, ныне припомнят только библиографы. То что кто-то сейчас будет их читать, тем более восторгаться – маловероятно.

[Вот тоже странно: по названию – книга Виктора Гюго «Отверженные»:

А на обложке – явный Клод Фролло и Квазимодо. Сомнительно, чтобы Умберто Эко букинист Джамбаттиста Бодони не знал сюжета «Собора Парижской богоматери». Тогда что означает этот литературный ребус?]

Что я не мог не оценить в романе – описание процесса подсознательного принятия наших решений, и обнаруженная на чердаке повесть «Неделя на чердаке» проливает свет на то, почему он назвал свою дочь Николеттой, а кота – Мату. Но на мучающий его вопрос о том, какие у него были отношения с его помощницей Сивиллой, ответа он пока не находит. Как не находит ответа на то, где можно найти его подростковую любовь – Лилу Сабу. Пламя теплится, но не разгорается в полную силу. Иногда у меня возникало ощущение, что герою нравится снова и снова пережевывать прожитые события, добавляя и добавляя новые эпизоды к собираемой к мозаике собственной жизни.

Конечно, «присоединение» к миру, описанному в книге – дело не простое. Казалось бы – два детства: мое и главного героя разделяет всего полвека, но порой «точки соприкосновения» находить было сложно. Теперь уже у меня, подобно главному герою, не вспыхивало и не разгоралось таинственное пламя – например, эстрадной музыки того времени или воспитания балилл – юных итальянских фашистов, не находящих отзвука в моем сознании [Для максимального приближения к теме, я нашел для прослушивания несколько песен, про которые упоминается в книге: «Аmоrе, amоr, portami tante rose» (Любовь моя, принеси же мне розу), «Bambina innamorata» (Малышка, ты влюбилась) и другие, но эстрада того времени такая тягучая и протяжная, и я сказал бы, что «Vincere» (Победить!), звучит куда симпатичнее, если бы это не была фашистская песня] Скорее всего, причина тут простая – все-таки итальянские довоенные реалии совсем не близки мне* (в отличии от Умберто Эко и его итальянских читателей), тут действительно сложно за что-то уцепиться. Вот если бы речь шла про 30-е годы в нашей стране: фильм «Чапаев» и Любовь Орлова, Чкалов, Челюскин, озеро Хасан, интербригады для Испании, «Мастер и Маргарита» Булгакова и «Школа» Гайдара – все знакомое, влекущее, приносящее с собой богатый улов образов, отзвуков и воспоминаний.

Но там, где повествование поднимается выше национальных границ – выше становится и интерес. Мне почему-то казалось, что тема комиксов не может заинтересовать меня*. Казалось, до тех пор, пока не прочитал «Таинственное пламя царицы Лоаны». Ну а как не заинтересоваться, если речь идет о идеологических поправках (фактически – цензуре) когда «была развязана война на поле комиксов» и авральная «национализация» всех героев вплоть до Микки-Мауса:

Поразительно, что на обложках стояло название«Буффало Билл— герой прерий», а на титульном листе было«Буффало Билл— итальянский герой прерий». Ситуация (по крайней мере для букиниста) была совершенно прозрачной, учитывая год выпуска— 1942

Конечно, ничего удивительного, что герой с «полиграфической» фамилией Бодони, так много говорит о литературе и печатных делах. И не удивительно, что его рассказы, вызывают и вызывают из памяти свои собственные образы. Вот например любопытный пассаж про милитаризированность букварей того времени:

Для закрепления группы согласных gl давались слова gagliardetto, battaglia, milraglia («вымпел», «битва», «пулемет»). Это шестилеткам-то.

[Но у меня это вызывает у меня только улыбку. Потому что я вспоминаю, как в учебнике чувашского языка, нарисован Чиполлино, и задается вопрос: а что он может говорить родителям? Ну как что? «Buon giorno», конечно. Вот такая у нас в республике национальная самобытность]

Если не жалеть времени, и почаще сверяться со словарем, то восприятие текста романа приобретает многоуровневый характер. Вот в какой-то момент я чувствую, что нужно изучить матчасть по Муссолини. От Муссолини плавно перехожу к Скорцени – немецкому диверсанту, освободившему его из плена в 1943 году, и тут неожиданно всплывает «ODESSA» (Организация бывших членов СС). Так-так, помнится я долго ломал голову над фотографией штыка из музея в Вене, где на клинке как раз такая надпись. Не уверен, что я на верном пути, но версия красивая:) Или вот в тексте мелькает император Эфиопии Хайле Селасси, и где-то в глубине памяти у меня вспыхивает таинственное пламя воспоминание, что его собирались наградить советским орденом «Победа» (Проверил – действительно была такая идея, но вовремя передумали:) И все дальше погружаешься в текст, и все глубже. Память, говори!

Мне нравится анализировать лексико-стилистические особенности произведения, и скажу сразу – в этом отношении книга тоже приготовила мне несколько сюрпризов. За что сразу зацепилось внимание – так это то, что сакральные слова «Господь», «Бог» и «Господь Бог» употребляются в книге со строчной (маленькой) буквы. Хм, так ли поход Умберто Эко на воинствующего атеиста? Впрочем, сравнив с оригинальным текстом, я быстро убеждаюсь, что это «заслуга» переводчика Елены Костюкович [и как-то ее «Цвингер» сразу читать расхотелось].

От высших материй перейдем к куда более низким, и от Умберто Эко я ожидал многого, но все же был в большом недоумении прочитав, что

вдруг у меня родилась мысль <…> справить большую нужду на свежем воздухе

и дальше смачное описание этого процесса. Ну уровень интеллектуализма просто зашкаливает, да, и это автор «Маятника Фуко» и «Шести прогулок в литературных лесах», ах! Ну слово «задница» становится уже предсказуемо, как и «дерьмо», но попробуйте догадаться, встречаются ли в книге слова «гондон» или «мастурбация»?* Вы совершенно правы:)

Интересно немного пройтись и по композиции. Автор берет просто мощнейший старт в самом начале книги, создавая интригу с потерянными воспоминаниями и вываливая в текст кучу аллюзий. Это пять с плюсом! Но вот после хорошего разбега, темп все сбавляется и сбавляется, скатываясь на уровень фантасмагории и солипсизма, и в итоге – оставляя читателя в недоумении – а что же произошло на самом деле?

Чтобы было понятно, попробуем разобраться, как распределяются сами ссылки по тексту книги, иначе говоря – прикинуть информационную и концептуальную насыщенность каждой части в отдельности. Чего может быть проще – в моем pdf-файле 265 страниц и 413 ссылок, при этом:
Часть 1 = 49 страниц = 171 ссылка
Часть 2 = 134 страницы = 145 ссылок
Часть 3 = 82 страницы = 95 ссылок.
Можно высчитать коэффициент или перевести все в проценты, но и так хорошо видно, что самая маленькая первая часть, содержит самое большое количество аллюзий. Разбег был взят хороший, старт многообещающий, но почему так многое в жизни происходит в соответствии с поговоркой «Начал за здравие, а кончил за упокой»*? Конечно, количество ссылок-аллюзий и литературные достоинства текста – это немного разные понятия*, но какое-то представление об информационной составляющей, этот параметр все-таки дает.

И чем ближе к концу, тем «страньше и страньше»*. У меня есть наивная привычка – ожидать, что все сюжетные линии будут закрыты, ну то есть ружье должно выстрелить. Похоже, придется избавляться от этой привычки, потому что даже Умберто Эко бросает на произвол судьбы семью главного героя, да и его помощницу Сивиллу, тоже. По всем законам жанра, они должны были появиться и доиграть свои роли, но вместо этого герой, оказывается в странном состоянии, которое он сам определяет как кому, и повествование приобретает характер фантасмагории. Реальность накладывается на иллюзию и герой сам уже не в силах разобраться, где сон, а где явь, и не порождены ли все его воспоминания бредом больного сознания*. В общем – не совсем тот финал, на который настраивался, прочитав несколько первых глав.

До того, как на сцене задвинется занавес, остается совсем немного.

Интересно, кому придет в голову придти в мою голову и со мной поспорить?

Лично мне – не хочется.

--------
Аллюзии и примечания:

Содержание романа Умберто Эко во многом формируется за счет воспоминаний, возникающих у него после знакомства с разными вещами из старого дома, где жила его семья. Мне показалось интересным продолжить эту идею, отразив в рецензии, какой поток воспоминаний и аналогий вызвали у меня воспоминания главного героя. Понятно, что рецензия к «иллюстрированному роману» тоже должна быть хорошо проиллюстрирована.

«Сам сюжет располагает к подобному книгопожиранию» – хотя, нет плохих книг, а есть плохие читатели:) История про Стальную Крысу тоже может стать увлекательным чтением, если, например, читать книги в порядке написания и следить, как техническая оснащенность фантастического мира, меняется в зависимости от научно-технических достижений в реальности.

«С чувством, с толком, с расстановкой» – аллюзия на «Горе от ума» Грибоедова.

«С энциклопедией, и много еще с чем под рукой» – по уму, так и надо читать все книги:)

«Часть 1. Мучительный месяц» – каждая часть названа по именам частей романа, название этой части – суть аллюзия на «Бесплодную землю» Т. С. Элиота.

«Артур Гордон Пим» – аллюзия героя романа на «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима» Эдгара По.

«Все оказалось в "мертвой зоне" памяти» – аллюзия на одноименный роман Стивена Кинга.

«Владелец лавки антикварных книг» – что дает нам «странное сближение» с прочитанным недавно романом Джонатана Кэрролла «Свадьба палочек».

«Кодовое слово «эльзевир» в романе так и не прозвучало» – в рецензии на «Свадьбу палочек» я «проговорился», что использую слово «эльзевир», как индикатор при анализе текстов об антикварных книгах:)

«Земную жизнь пройдя до половины» – ну, «Божественную комедию» Данте, и так все узнали:)

«Poterjannyj i vozvrascennyj mir» – может показаться, что в оригинале тоже приводится русская транслитерация, но это не так, там написано «Un mondo perduto e ritrovato».

«Память, говори!» – автобиографическая книга Владимира Набокова.

«Романов-фельетонов» – то есть печатавшихся в разных выпусках с продолжением.

«Все-таки итальянские довоенные реалии совсем не близки мне» – но и тут, при большом желании, можно найти «точки соприкосновения». Вот насквозь проидеологизированная песня «Жить лучше станет» (Adesso viene il bello), призывающая к победе над Британией, конечно же отзывается в памяти хорошо знакомым старшему поколению лозунгом «Жить стало лучше, жить стало веселее» от Иосифа Сталина.

«Тема комиксов не может заинтересовать меня» – не совсем верно. Вот автор упоминает комикс «Аввентурозо», где странная планета приближается к Земле. Так, это «странное сближение» с книгой Тадеуша Конвицкого «Зверочеловекоморок».

«ΟΙ ΝΟΣΤΟΙ» – процитирую сноску из книги: «возвращение домой, возвращение на родину, как правило – после пережитых опасностей (греч.)»

«Попробуйте догадаться, встречаются ли в книге слова "гондон" или "мастурбация"?» - хотя, вроде бы, я мог бы и не удивляться, после того, как встретил довольно порнографические сцены в романе Милорада Павича «Последняя любовь в Константинополе». Седина в бороду – бес в ребро?

«Начал за здравие, а кончил за упокой» – каламбур, ага. В поговорке «упокой» употребляется, скорей, в переносном смысле, в романе – вполне себе в прямом.

«Страньше и страньше» - Льюис Кэрролл, безусловно:)

«Количество ссылок-аллюзий и качество текста – это немного разные понятия» – а учитывая модный тренд – насыщение текста заумными словечками (навскидку вспоминаются две книги: «Тринадцатая сказка» Дианы Сеттерфилд, где подобно мантре повторяется «Джен Эйр», «Джен Эйр», «Джен Эйр»; вторая книга – «Облачный атлас» Митчелла, где тоже достаточно искусственно интегрированной «заковыристой» лексики) этот критерии оказывается все больше необъективным.

«Где сон, а где явь, и не порождены ли все его воспоминания бредом больного сознания» - в финале объединяются темы солипсизма (герою кажется что он всего лишь «мозг в банке») и больного сознания (он может находиться в коме). Помимо всего прочего, это еще одно «странное сближение» со «Зверочеловекомороком», где в финале тоже раскрывается тема солипсизма. При при желании в финале «Таинственного пламени» можно увидеть и псевдореинкарнацию (тема реинкарнации для меня в тренде в этом месяце).