5

Gaudeamus, ибо в моем литературном пантеоне появился новый бог.

Детектив никогда не был "моим" жанром. Нет, разумеется, в свое время мной были прочитаны все тома о Шерлоке Холмсе из подписки Конан-Дойла, несколько книг Агаты Кристи, но это было вызвано скорее чувством необходимости ознакомиться с проверенной временем классикой жанра, без экстрима и обилия отталкивающих деталей, чем любовью к детективам как явлению. И я не могу сказать, что это было плохо; напротив, было интересно! Закрученные сюжеты, разнообразие ситуаций, неочевидные разгадки... Для получения удовольствия мне не хватало самой малости - красоты написанного текста.
И, может, я поддаюсь собственным стереотипам о французах и их врожденном, впитанном с божоле матери изяществе и чувстве эстетической умеренности (и умеренной эстетичности), но этот роман мне показался прекрасным. Красивым. В чем-то даже утонченным - хотя мне никогда не была близка эстетика безобразного.
Главный герой не укладывается в существующие в моей голове рамки образа детектива-протагониста: для этого в нем слишком много человеческого. Леметр не делает из него героя, циника со стальными нервами, не ограничивает его маской криминалиста: он пишет человека, живущего, работающего, чувствующего и позволяющего всем трем областям жизни переплетаться. В романе нет культа борца с преступностью, культа борьбы и превозмогания в целом, от которого меня изрядно подташнивает. Просто работа. Просто человек с определенными физическими особенностями. Просто дело, одно на сотню детективов, на которое добровольно согласится едва ли каждый тысячный.
Прибавьте к этой жизненной человечности красоту задумки - да уж, мсье Леметр, Вы нашли самый изящный способ отдать дань уважения оказавшим на Вас влияние мастерам! - удивительное сплетение реальности книжной и окружающей, которое напомнило мне об отложенном на время "Если однажды зимней ночью путник..." Итало Кальвино. Один момент, одна неожиданная фраза - и все летит к черту, мир встает с ног на голову, проваливается в бесконечную рекурсию. И размываются границы, и вы с майором смотрите, как романист (какая ирония!) воздвигает памятник своим идолам способом, который дается ему лучше всего.
И почти одновременно - кто разберет, кто из вас кто? - произносите, ошеломленные осознанием собственного открытия, один с восторгом, другой - с предчувствием страшной разгадки: "Твою мать!"(с).

ТР не захватывает с первых строк, с этим я не буду спорить, но для меня это никогда не являлось главным критерием оценивания. В роман проваливаешься постепенно, но необратимо; как будто шагаешь по покатому морскому дну, раздвигая руками воду и смотря на горизонт, и в какой-то момент обнаруживаешь, что вода уже лижет губы, а берег остался далеко позади и волны не дадут тебе к нему вернуться. Не раньше, чем кончится последняя страница и книга захлопнется, выбрасывая тебя на берег реальности мощной волной, почему-то отливающей красным.