5

С сюжетом «Вия» знаком всякий, поэтому на спойлеры оглядываться нечего. Само собой, стоит восхититься неподражаемым языком этой повести, блестящим описанием природы и колоритных обитателей предместий Киева со всеми их повадками и словечками, а колкий юмор Николая Васильевича не оставит равнодушным никого, но разве эта книга – просто страшная сказка? Мне всегда казалось, что тут всё не просто так, что я не заметил чего-то важного, хотя читал, слушал и смотрел экранизацию не один раз. Почему погиб оседлавший ведьму Хома, но оседлавший чёрта Вакула не просто остался жив, но и обрёл счастье? Долго я на эту думал, а теперь хочу поделиться с вами своими изысканиями разной степени адекватности.

Так ли проста история панночки? Ведь для своего отпевания она выбрала Хому не из мести, а потому, что в той ночной поездке он смог взять верх над духами, терзавшими её душу, и, кажется, даже полюбил её:

Он чувствовал бесовски сладкое чувство, он чувствовал какое-то пронзающее, какое-то томительно-страшное наслаждение.

Затрепетал, как древесный лист, Хома: жалость и какое-то странное волнение и робость, неведомые ему самому, овладели им.

Однако на следующий день он плотно закусил и спрятался за шторами равнодушия, шовинизма и удалых, но глупых стереотипов о том, что он – козак, а значит … Что это значит, он и сам не знал. И пустился по проторенной дороге, стараясь не придавать значения ночной скачке, хотя в её реальности он едва ли усомнился.
Отпевать панночку Хома отправляется только под угрозой физической расправы, которую ему готов был учинить ректор. Приехав на хутор, он знакомится с сотником, чья безутешная печаль по дочери трогает Хому. Увидав же покойницу, бурсак и вовсе испытывает такие чувства:

Трепет пробежал по его жилам: пред ним лежала красавица, какая когда-либо бывала на земле. Казалось, никогда еще черты лица не были образованы в такой резкой и вместе гармонической красоте. Она лежала как живая. Чело, прекрасное, нежное, как снег, как серебро, казалось, мыслило; брови - ночь среди солнечного дня, тонкие, ровные, горделиво приподнялись над закрытыми глазами, а ресницы, упавшие стрелами на щеки, пылавшие жаром тайных желаний; уста - рубины, готовые усмехнуться... Но в них же, в тех же самых чертах, он видел что-то страшно пронзительное. Он чувствовал, что душа его начинала как-то болезненно ныть, как будто бы вдруг среди вихря веселья и закружившейся толпы запел кто-нибудь песню об угнетенном народе. Рубины уст ее, казалось, прикипали кровию к самому сердцу.

И тут он узнаёт в панночке ведьму, с которой он боролся накануне, но пытается, и ему удаётся, сохранить видимость спокойствия.

Придя на хутор, он расспрашивает селян, о том, верно ли панночка была ведьмой и ему тут же рассказывают несколько жутких историй, то есть сомнений в том, что панночка представляет реальную опасность, быть не может. Но, сказав: «я – козак!», Хома отправляется в церковь, где его ждёт упорное противостояние с нечистой силой, но наутро он отделается только словами: «Да, были всякие чудеса» и спокойно будет курить трубку. Мог ли он попросить о какой-то помощи: спросить совета у более опытного коллеги, взять себе в подручные ещё одного священника, потребовать какую-нибудь реликвию, дабы укрепиться в вере самому и дать остраску злым духам? Конечно же, мог, но не сделал. Почему? Потому что «я - козак», не мог он себе позволить уронить достоинство.
После второй ночи Хома седеет, но и тут он не говорит всего дела. Предпринимает попытку побега, которая не увенчивается успехом, и он с обречённым видом идёт служить молебен в свою последнюю ночь. Молебен он будет служить не ради спасения души панночки, не ради людей, которым грозит опасность, не ради даже тысячи червонцев, а только из-за страха перед грозным сотником и кожаными канчуками, которые при большом количестве нестерпимы, хотя и прекрасно представляет нависшую над собой угрозу, но опять это пижонское «я – козак!». Откуда эта обреченная покорность перед тем, кто является или хотя бы кажется наделённым властью и спесивая гордыня, которая не даёт признаться в своих страхах перед теми, кто кажется равным? Тут я ничего не могу сказать, но именно эти качества губят Хому, который уступает только Вию, перед которым прочие демоны пресмыкаются, выказывая уважение и трепет.

Хому очень жаль. Жаль, что он не смог перешагнуть через свои предрассудки и суеверные страхи в тот момент, когда наступила настоящая опасность, но, видимо, такова уж судьба всех лихих ребят, которых всегда хватало на Руси. Оседлавшему же чёрта Вакуле на мнение света было плевать, начальников он не ставил ни в грош и за себя он не боялся, ведь вела его любовь, от которой Хома отмахнулся, а бесславная его кончина никак не повлияла на товарищей, которые, помянув в шинке его душу, обычным порядком отправились спать в бурьян, не позабыв утащить лежавшую на лавке старую подошву от сапога.