5

Истина — то, что помнится.

"Обитель" — большой и очень серьёзный роман. Возможно, даже не на одно прочтение. Когда сначала надо прочувствовать, а потом осторожно снять верхнее эмоциональное покрывало и посмотреть, что под ним спрятано. И главное — с какой целью. Хотя о последнем, честно, думать не хочется, хотя и думается постоянно. Как она писалась, эта книга? с кем обсуждалась в процессе? насколько она правдива? Это если смотреть с одной стороны.

А с другой — другие вопросы. Кто настоящий герой романа, например. Или: что не так с Артёмом Горяиновым? мог ли он вообще быть тогда, Артём, если от и до списан с самого обычного парня дня сегодняшнего? и как тогда сам Захар к этим, сегодняшним, относится?

Между тем сама "Обитель" поднимает вопросы иного порядка. Почти по Достоевскому. О душе человеческой, о битве за неё, о слабостях её и возможностях. О том, насколько все мы мясо и где заканчиваемся как люди. Сколько можем вынести до того, как всё в наших лицах станет мелким, стёртым, а сами мы превратимся в червей, разрубленных лопатой, так что наше прошлое начнёт жить само по себе и навсегда отделит нас настоящих от тех, кем мы были когда-то (здесь неточная цитата). И есть ли среди нас те, кто всё-таки может выстоять, сохранить себя и вернуться — пусть потом хоть "чёртом бешеным" называют.

"Обитель" рассказывает о Соловках 20-х годов, о первом советском лагере особого назначения, об истоках ГУЛАГа. Рассказывает просто, без надрыва, по возможности смягчая острые углы, — на разные голоса. Бывшие белогвардейцы, нэпманы, учёные, священники, актёры, поэты, музыканты, чекисты, крестьяне, блатные — в "Обители" говорят все. О себе говорят, о России, о жизни вне и внутри лагеря. Не роман идей, конечно, но с претензией на оный. И слышим мы их благодаря рассказчику. Его ушами, если уж на то пошло. Поэтому, пусть и не сразу, но всё равно задаёмся вопросом: а можно ли ему доверять? можно ли верить на слово?

Поначалу кажется — да. Артём Горяинов с первых страниц вызывает симпатию. К нему быстро привыкаешь, он создаёт впечатление положительного героя: образованный, тонко чувствующий, вступается за заключённого, избиваемого десятником, даёт в морду обнаглевшему блатному, в лазарете делится едой с соседом по палате... Но чем дальше уходит повествование, тем больше отдаляется и Артём. Шаг за шагом, рота за ротой — и вот он не герой уже, а просто человек, изо всех сил пытающийся выжить. В этом умении Артёму не откажешь, это он лучше всего умеет — приспособиться, выкрутиться, спастись любой ценой, завести дружбу с кем надо, из строя выйти в нужный момент. Водку пить с начальником лагеря, смотреть на него широко раскрытыми глазами, верить ему как самому себе и гордиться своим к нему приближением — может. С чекисткой спать — тоже, тем более когда у неё власть, когда она способна перевести в тёплое место, где и хлеб есть, и баня по субботам. Окровавленные сапоги чекистам мыть, трупы закапывать — и это тоже при необходимости. Он даже на Секирке, со смертниками, умудряется выжить. Везунчик, одним словом. Везунчик, за которого переживаешь, даже зная уже, что не без изъянов парень, не без червоточин.

Поэтому и не врубаешься долго в финальные сцены. Пока не поймёшь, что автор-то от своего героя далеко не в восторге. Что не любит он таких, как Артём, не прощает — и шансов на спасение не даёт. Да и о каком спасении может идти речь, когда Артём отца убил "за наготу", читай на Бога руку поднял, а потом святому на фреске глаза ложкой выковырял и каяться — отказался. Нет, он автору не интересен. Сам по себе не интересен, но вот эта черта его — способность ко всему притереться, с любым соприкоснуться — необходима. Автору нужен проводник по соловецкому лагерю, и на эту роль Артём подходит больше чем кто бы то ни было.

Он и к Эйхманису, начальнику лагеря, проводит. А Эйхманис-то как раз Прилепина и интересует. Эйхманис и его идея государства в государстве. Утопическая мечта выплавить из отбросов общества и врагов народа новый человеческий образец. Урок по лепке из глины и обжигу. Высокая идея, прямо по Горькому. Не случайно Эйхманис у Прилепина так здорово, ярко прописан. Им ведь любуешься, несмотря ни что. Понятно, что ничего хорошего из этой идеи не выросло. Понятно, что и Эйхманис в "Обители" — не тот, что в истории. Хотя бы уже потому что фамилию носит "литературную". Настоящего звали Эйхманс.

Прилепин, без сомнения, опирается на факты и архивные документы. Правда, обращается с ними не как историк, а как художник в первую очередь — использует для наполнения романа живой кровью, наделяет своих героев чертами и поступками реальных исторических персонажей (о прототипе Бурцева — вольнонаемном Воньге Кочетове и вырезке из доклада А.М. Шанина ему посвящённой, кажется, только ленивый не писал), тем самым как бы сообщая читателю: я пишу о том, что было на самом деле, но пишу роман, а не документальное исследование. Просто помните об этом, не берите на веру всё написанное, думайте, сопоставляйте, ищите и делайте выводы. Сами. И не судите с разбегу. Потому что "Обитель" — не летопись соловецкого лагеря. "Обитель" — её художественное осмысление.

P.S. Я люблю книги Прилепина. И за то, как именно они написаны — не в последнюю очередь. За слова и за слово. За умением работать с русским языком, оживлять его, расцвечивать ёмкими метафорами, наполнять запоминающимися деталями и образами. И даже за встречающиеся иногда языковые ляпы люблю. Потому что всё это вместе даёт тексту возможность дышать, быть, помниться. "Обитель" тоже так написана — чтобы с первого раза и на память.