4

Перед нами величайшая книга памяти, книга об истреблении целого народа, целой культуры. Особая ее ценность именно в том, что многие читатели ставят ей в вину, это не художественное произведение, а собрание реальных рассказов свидетелей.
Вдумайтесь в цифры, приведенные в книге, счет идет не на 10 или сотни, а на десятки и сотни тысяч загубленных жизней. Кажется, что такое преступление невозможно скрыть, его невозможно забыть. Но проходят годы, и даже такие вещи стираются из памяти. Растут новые поколения, которым так легко рассказать другую историю. Такие книги никогда не потеряют своей актуальности, это надо знать, чтобы больше не повторялось подобного циничного геноцида.
Некоторые говорят, что эти рассказы - лишь узкая точка зрения конкретных людей, и многие факты в них требуют проверки. Да, люди, прятавшиеся месяцами в подвалах ("малинах") видели мир сквозь узкую щелку, но это не помешало им увидеть пытки и расстрелы соседей, не помешало слышать крики и стоны истязаемых. Да, они редко имели возможность послушать радио или прочитать листовку, у них не было понятия о политической ситуации, но из этих кусочков мозаики, которую предоставляют нам выжившие, складывается полная картина о происходившем в тылу.
В книге все структурировано, разделено на страны (республики Советского Союза), города, отдельные местечки. Здесь есть отдельные письма красноармейцев или совсем короткие письма детей. Да, эти люди не писатели по своей природе, но разве от этого рассказ какого-то ребенка, как он бежал от расстрельной ямы или прятался с младшими сестренками и братишками в подвале, или, уцелев, вылезал из под груды трупов, становится менее ценным?
Да, на такое количество материала, которое собрано в этой книге, можно написать не одну художественную историю, заставить людей почувствовать, проникнуться этим духом. И те, у кого есть дар слова, уже не раз творили на эту тему. Вспомним, например, "Тяжелый песок" Рыбакова, длинное повествование об одной еврейской семье, спокойная мирная жизнь. Ничего в нем не наталкивает на мысль, каков будет конец. О том, что будет война, будет гетто, о том, что смелая и решительная мать семейства будет стараться сохранить жизнь всем своим собратьям, будет рисковать своими детьми, ради того, чтобы достать продовольствие, оружие. Как у нее на глазах фашисты разрубят саблей внука, на спор, смогут ли они разделить тело на две части с одного удара? Как младший любимый сын не успеет перелезть через забор, когда будет добывать еду для семьи, и изрешеченное пулями тело провисит на колючей проволоке несколько дней. Быть может, кто-то думает, что это лишь богатая фантазия автора? Черная книга убедит их, что это совсем не так.
Или неожиданная книга американского автора о Варшавском гетто, о том как некоторые поляки старались вырвать людей, детей оттуда, спасти их от Треблинки, от газовых камер, от неминуемой смерти. Почему неожиданная? Описание советскими и иностранными писателями войны часто сильно различались. Нет, дело не в отсутствии гуманизма, совсем нет, просто поведение немцев в Европе и на Востоке очень сильно различалось. Возьмем довольно популярную книгу "Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков". В ней ведь тоже описывается военное время и немецкая оккупация. Но что являлось подвигом у них? Собираться вместе и читать книжки? Нет, я не спорю, что Европа (и Англия) тоже сильно пострадали от войны, но разве это могло сравниться с тем, что творилось в наших городах? Разве их описание лагеря может сравниться с нашими описаниями? Когда людей живьем закапывали в землю и заливали известью, складывали в штабеля, обливали бензином и поджигали? Их военнопленные могли писать письма домой и получать посылки от Красного Креста, а наших просто втаптывали в грязь, да что там военнопленные, ведь в этой книге они упоминаются нечасто, а простые мирные жители? Старики, дети.
Национальная политика Гитлера работала вовсю. Пропаганда в своей стране была на высоте, кроме того, он догадался и новое поколение пораньше отрывать от семьи и растить в строю, внушать идеи о превосходстве арийской расы, создавал спецшколы, где воспитывались новые потенциальные генерал-губернаторы восточных областей.
Обратите внимание, как были организованы эти расстрелы. Немцы - очень аккуратный и хозяйственный народ. Ничего не должно было пропасть даром. Перед расстрелом все должны были раздеться и аккуратно сложить свою одежду. Оставшиеся в живых, стирали вещи убитых, порой узнавая одежду своих родных, а затем она либо отправлялась в Германию, либо здесь же, в этих же городах, распродавалась местному населению в магазинах, отобранных у евреев. Тоже самое происходило и с мебелью, посудой и прочими вещами, оставленными в домах, из которых были выселены евреи. Как вам такие приказы: явиться на пункт с узелком вещей и продуктов на неделю и сдать ключи, с приклеенным ярлычком и указанным на нем адресом? Ничего не должно было пропасть в хозяйстве у столь рачительных хозяев.
При таком порядке и побеги были очень сложны. Колонны рабочих пересчитывались при уходе на работу и по возвращении, если в колонне не хватало человека, расстреливали всю колонну.
Немцы боялись беспорядков, и старались организовать все так, чтобы подавить сопротивление в зародыше. Людям говорили, что их везут на работу или переселяют, или вызывают на перерегистрацию. Часто просили явиться с вещами, даже если была запланирована лишь поездка на три километра в ближайший лесок. Молодых и здоровых старались отделять от основного состава и уничтожать в первую очередь, оставляя в живых лишь наиболее ценных работников.
Несмотря на это некоторые случаи сопротивления все же были, поднимались восстания в гетто, налаживались связи с партизанскими отрядами, иногда синагоги по нескольку дней оборонялись против немецких танков и орудий. Обреченные люди не старались выжить, а лишь старались дорогой ценой продать свою жизнь.
Но это было уже потом, когда люди поняли, чего нужно ждать от немцев, а первоначально никому и в голову не могла прийти такая немыслимая жестокость. Когда в квартиры стали врываться и отбирать продовольствие и вещи, некоторые еще пытались ходить в комендатуры жаловаться на самоуправство, первым серьезным ударом после обычного мародерства, которое еще можно было посчитать "произволом на местах" был приказ всем евреям носить на одежде шестиконечную звезду Давида. В разных областях она выглядела по-разному, где-то это были надписи, где-то ярко-желтые круги, но на всей оккупированной территории евреи стали бросаться в глаза. Кроме того, им запретили ходить по тротуарам, передвигаться было можно только по мостовой (немало водителей автомашин позабавилось над беззащитными людьми, используя этот приказ), евреям было запрещено что-либо покупать на рынке, или разрешался выход туда в строго определенное время по свистку коменданта. Потом их переселили в гетто (эта мера трактовалась как гуманная, иначе народ разделается со своими врагами-евреями, устроит им самосуд), рабочим выдавали пропуск на выход в город, где было строго прописано, по каким улицам ему можно передвигаться. Были введены запреты на ряд продуктов, которые евреи могли потреблять в пищу: мясо, масло, ягоды. Много потрясающих по глупости и жестокости указов было издано гитлеровцами. И большинство из них были унифицированы, это было не местное самодурство жестокого начальника (хотя хватало и таких), а последовательная государственная политика.
Однако, что бы не пропагандировал государственный лидер, исполнители-то обычные люди. Вот эта невообразимая жестокость простых рядовых людей и поражает больше всего. Впрочем, это были не первые попавшиеся солдаты, людей в отделения СС и гестапо подбирали специально, они проходили особое обучение, такие ценные кадры не отправлялись на фронт, они наводили порядок в тылу. А для них это был лишний стимул для качественного выполнения своей работы, не попадать в передовые части. Не знаю, как можно было вытравить из людей обыкновенное чувство сострадания, ведь они не просто выполняли полученные приказы, а упивались своей жестокостью. Евреев делили на людей умственного и физического труда, шанс остаться в живых, хотя бы еще на год, получали только простые работники(сапожники, портные, каменщики и прочие мастера), а интеллигенцию уничтожали после долгих часов издевательств и унижений. Множество известных профессоров, врачей, музыкантов, людей науки было жестоко убито. Некоторые, зная о такой судьбе, пытались покончить с собой. Иногда это удавалось, иногда их спасали немецкие врачи, чтобы они погибли той смертью, которая запланирована для евреев. Особо изощренные палачи получали известность, их привозили в "элитные" лагеря, где они обучали других, не столь искусных в пыточном деле мастеров. Не зря позже в советских частях был издан приказ, СС в плен не брать.
Среди немцев хватало просто оболваненных своим тоталитарным строем, и не все из них могли спокойно переносить эти зверства, изредка бывали случаи, когда они старались помочь людям, хотя бы не выходя из рамок подчинения своему руководству: спасали своих рабочих (с подчиненных им предприятий) от расстрела, в некоторых случаях удавалось отстоять даже их семьи. В книге описывалась ситуация, когда рабочих угнали на работу, а в течение дня в гетто был произведен погром, и семьи рабочих были расстреляны. То, что творилось на улицах вечером, повергало в такой шок, что потерял сознание даже немецкий офицер, который привел колонну рабочих домой. Или другая ситуация, когда немец вооружил группу евреев и на грузовике вывез их из гетто в лес, где они потом смогли присоединиться к партизанам. Но эти случаи единичны.
Что касается остального населения, среди них, как и всегда, встречались разные люди. Были те, кто не щадя себя помогал отчаявшимся людям спрятаться от преследования, организовывал специальные пути переправки беглых евреев, были случайные люди, которые не отказывали в краюхе хлеба, теплом ночлеге случайным и опасным путникам, а были и те, кто не только не помогал, а и с радостью доносил на прячущихся ради мелкой корыстной выгоды. Страшно им было, когда ушли немцы и в городе стали появляться случайно уцелевшие родственники выданных ими людей.
Но гетто были просто оцепленными районами города, там было можно спрятаться, выбраться за его пределы, достать еды, хоть и сильно рискуя, а в лагерях порядок был еще строже, а люди еще беззащитнее. Были лагеря, которые использовали труд заключенных, но были и совсем другие, дьявольские изобретения новой арийской расы. Массовые расстрелы людей оказались экономически невыгодны для Рейха, слишком много пуль приходилось тратить, да и для некоторых солдат и офицеров это оказалось тяжеловатой психологической нагрузкой. И вот в строй введено новое изобретение - крематории. Хорошее и удобное подспорье для многих лагерей. Но все равно, с планами по количеству уничтоженных из неполноценных рас не справиться и такими усилиями, надо поставить тело на поток. И вот образуются новые чудовищные лагеря, срок жизни в них - два часа. Треблинка, одно из ряда этих страшных названий, сюда свозились польские евреи из Варшавского гетто, здесь жестоко издевались над последними из них, участниками восстания, которые попали живыми в руки немцев. Сюда попадали люди, уже прошедшие круги ада, но сюда привозили и тех, кто о подобном не мог и думать. Евреи из Европы, немецкие евреи, те, кому обещали выселение на Восток, или те, кто заплатил немалые деньги за визу в нейтральную страну. Сюда приходили и запломбированные теплушки, где в страшной давке стоя несколько суток без еды и воды ехали люди, и аккуратные чистенькие вагоны, из которых выходили солидные отцы семейств и их жены, ведущие за руку ухоженных деток. И опять немцы боятся мятежа, перрон оборудован как настоящая станция: мнимые кассы, таблички с направлениями, вокзальные служащие, оркестр. Какая дружелюбная встреча, какой теплый прием! О, всем этим несчастным еще предстоит познакомиться с жаркими объятиями костров во рву. Ничего из этого не имело значения, два часа и весь состав эшелона был уже удушен в душегубках, в "банях", тела заканчивали свозить в ров для сжигания, документы, фотографии, детские рисунки и прочие уже никому не нужные бумаги уложены в печи, а драгоценности, деньги, одежда, состриженные волосы убитых тщательно рассортированы и готовы к отправке в Германию. Перрон мнимой станции был старательно подметен и готов к приему следующего эшелона, надо было спешить, в день их проходило по нескольку штук. А как старались скрыть то, что творилось в этом месте? Какая жестокая охрана, какой особый допуск надо было иметь даже немецким охранникам, чтобы только приблизиться к этому лагерю. Любые случайные прохожие уничтожались в зоне нескольких километров, велось патрулирование и с самолетов. Но разве утаишь эти постоянные эшелоны, этот дым, запах и золу? Как ни старались немцы уничтожить следы преступлений, нашлись, чудом уцелели те единицы, что смогли рассказать людям правду.
Во что верили фашисты, когда творили такие вещи? Понимали, что совершают преступление или были убеждены в том, что гуманно избавляют мир от варварской нации? Так или иначе, они совершенно не стремились кричать на всех углах о том, как они обходятся с людьми. Читая трилогию Елены Катишонок, я была несколько удивлена, там описана патриархальная и очень отзывчивая семья. Да, они натерпелись лишений во время войны, но расстрелы евреев прошли мимо одной из главных героинь. Она узнает об этом уже позже, от знакомых. С удивлением замечает, что куда-то исчезли знакомые ей лица, старый сапожник, инвалид-гармонист. Жить рядом и не знать, не замечать, неужели такое было возможно? Да, разговоры об этом велись только шепотом, но ведь расстреливались тысячи людей!
Рвы для расстрела копали сами убиваемые. Когда немцы стали отступать, был дан приказ, уничтожить все следы массовых расстрелов. В книге есть свидетельства людей, которые выкапывали трупы, толкли все оставшиеся кости в порошок, сжигали, высыпали золу в яму и заравнивали землю, а на нее сажали деревья и цветы. Эти люди потом также подлежали ликвидации, но некоторым из них удалось бежать. О происходившем нам рассказывают очевидцы, участники этих событий. Те, кто выполз из рва, откопал себя от трупов расстрелянных людей, часто оставив там всю свою семью. Они выжили, чтобы рассказать правду, чтобы люди узнали, чтобы люди помнили.