Больше рецензий

5 мая 2015 г. 13:43

3K

3

Особенности национального реализма

Оставив тяготившее меня предубеждение, отвергнув доводы рассудка и скрепив сердце, я решил воплотить в жизнь свой замысел - одолеть за этот год всех лауреатов премии Русский Букер. Затея, как и предполагалось, потребовала основательных усилий, а ведь начал я с той книги, о которой слышал множество раз, и отзывы были в общем и целом неплохими. Даже моя школьная учительница литературы однажды обмолвилась, что из современных писателей она предпочитает как раз Людмилу Улицкую, и её мнение для меня до сих пор авторитетно. Роман "Казус Кукоцкого" любопытен даже своим слегка нелепым названием, к тому же когда на полке с современной российской прозой видишь умное слово "казус" среди "духлессов" и "рублёвколайфов", вера в будущее русской литературы возрождается аки птица Феникс.

Улицкая пишет ни много ни мало настоящую семейную сагу, взяв за основу историю потомственного медика, профессора-гинеколога Павла Алексеевича Кукоцкого. А вот парадокс, или вернее, казус Кукоцкого заключается в горькой насмешке судьбы, иначе и не скажешь. Талантливый врач, обладающий сверхъестественным даром диагностики, помогший появиться на свет тысячам детей, так и не стал отцом своих собственных. Взяв к себе жену Елену с маленькой дочкой Таней, он уже знал - общих детей у них не будет, потому что после операции в суровом 42-м году Елена осталась бесплодной. Однако Павел Алексеевич искренне полюбил не только свою жену, но и её дочь, которая стала для него родным и бесконечно близким существом.

Жить бы им поживать, но в дело вмешался роковой случай. Причиной бесповоротного разлада в семье становится одно-единственное событие, превратившее некогда близких людей в совершенно чужих друг другу. Что удивительно, совершенно так же всё происходило в романе Дом духов Исабель Альенде, где вспыльчивый Труэба в порыве неконтролируемого гнева ударил свою жену, и даже полное боли, искреннее покаяние мужа не смогло разрушить выросшую в мгновение ока стену отчуждения. Павел Алексеевич тоже наносит удар, пусть словесный, но имеющий такую же разрушительную силу. В итоге, Елена, как и её альтер-эго из романа чилийской писательницы, до конца жизни не скажет мужу ни слова. С этого рокового момента семейная жизнь героев идёт наперекосяк, но что гораздо печальнее для читателя - вместе с этим вкривь и вкось расползается сюжетная линия романа.
Вторая часть начинается совершенно нелепым повествованием о каком-то потустороннем мире, который существует лишь в воображении Елены. Безразличная пустыня, несколько странников, бредущих вперёд с непонятной целью, ожившие манекены, - всё это непременно что-то символизирует, как и синие шторы в хрестоматийном примере глубинного смысла, якобы заложенного автором в описание комнаты. Хорошо, пусть мы имеем дело с модным направлением магического реализма, но перегибать палку-то зачем? Неужели вся эта громоздкая фантасмагория нужна, чтобы выдавить у читателя признание: "да, как всё тут метафизичненько"? Разве избыток потустороннего - тот главный критерий, по которому мы определяем. что перед нами яркий пример магического реализма? Я-то всегда полагал , что гораздо важнее вплетение сверхъестественного в обыденный ход событий. А от метафизического бурлеска Улицкой остаются в недоумении и читатели, и, похоже, сами герои.

Вообще, начиная с третьей части романа меня преследовало ощущение, что Улицкая, совсем как Джордж Мартин в "Игре престолов", зачастую не знает, что же ей делать со своими персонажами. Вроде и предыстория уже показана, прописаны текущие события, мысли, переживания, расставания и встречи, но дальше - а-а, ну его, само как-нибудь допишется на 400 с лишком страниц.
Однако даже на таком пофигистском фоне история Тани, дочери Кукоцкого, отличается особой нелогичностью. Начав карьеру врача-лаборанта, Таня успешно потрошила грызунов до одного далеко не прекрасного момента, когда она поймала себя на мысли, что готова сделать препарат из мёртвого человеческого эмбриона. Тогда девушка повесила белый халат на гвоздь и пошла морально опускаться, вступать в беспорядочные связи и глушить портвейн с бомжами.
А что же Павел Алексеевич? Его хватило лишь на один-единственный разговор с дочерью, в ходе которого он лишь цитировал научные тезисы и пожимал плечами, не понимая, отчего ж любимая дочурка вдруг покатилась по ступеням социальной лестницы. И это всё, что сделал любящий отец, который с самого Таниного детства души в ней не чаял? Что-то не верится мне в такое, товарищ автор.
Но дальше - больше. Вместо превращения в опустившуюся бомжиху Татьяна внезапно демонстрирует чудеса восприимчивости к музыке, находит себе партнёра-саксофониста в джазбанде, рожает дочь (естественно, не от него) и гастролирует по стране. Обдумывая впоследствии сложный вопрос в духе "чего б ещё с ней сделать?", Улицкая решает устранить её из сюжета, и делает это с деликатностью неопытного палача. Фраза "живой её больше не видели" оставила меня в ещё большем недоумении, хотя я до этого думал, куда уж непонятнее. Именно здесь меня посетила интересная мысль - тот, кто критикует Джорджа Мартина за нелогичные смерти героев, просто ещё не читал "Казус Кукоцкого".

Ей-богу, остановись писательница только на первой части романа и поставь в этом месте окончательную точку, я без раздумий оценил бы книгу высшим баллом. Советская действительность прописана на удивление правдиво и без штампов, философские диалоги Кукоцкого и его коллеги-генетика хочется цитировать бесконечно, проблема легализации абортов, затронутая в романе, актуальна и по сей день, и сага, по крайней мере первая её часть, действительно заслуживает такого названия. Но почти все положительные моменты романа перечеркнула игра в поиск глубинного смысла, которую затеяла Людмила Улицкая.
Неисповедимы пути русского магического реализма.

Комментарии


она поймала себя на мысли, что готова сделать препарат из мёртвого человеческого эмбриона

Таня ушла, потому что наоборот не была готова препарировать человеческих эмбрионов.


По моему мнению, Таня была уже готова препарировать кого угодно, поэтому и ушла, поняв, что не замечает разницы между эмбрионом мыши (крысы) и человека, и о человеческом плоде говорит как о крысином, допуская, пусть даже подсознательно, возможность приготовления препарата из живого человеческого эмбриона:
"— Кого наливаешь? — деловито спросила Таня.
— Плод человеческий, — ответила Рая.
Таня звякнула ключом, ..., спросила делово:
— Живой, мертвый?
— Мертвый, — спокойно отозвалась миловидная Рая, расписалась в тетрадке за полученный инструментарий и стала неровно спускаться в полуподвал по круто прорубленной вниз лесенке...
Она уже успела прогромыхать донизу и шкваркала рукой по стене в поисках выключателя, когда Таня поняла, что именно она спросила... "


Спасибо за цитату, тоже хотел добавить)


Соглашусь с оценкой романа в целом, но не в частностях. Всё, что вам кажется странным и нелогичным, у меня не вызвало ни капли недоумения. Наверное, это оттого, что вы не помните советских реалий - либо не жили при них, либо были совсем еще ребенком, когда СССР развалился.


Мне показались нелогичными не советские, а психологические и смысловые реалии. Например, когда любящий и ласковый отец вдруг проявляет удивительное равнодушие к судьбе своей 20-летней дочери.
А вот джазбанда и гастроли особого удивления не вызвали.


Так я именно об этом. Советская психология - такие темные глубины...


Согласна с прелыдущими комментариями, Вы не совсем поняли, почему Таня ушла с работы.


Браво! Полностью согласна с каждым Вашим словом!