5

О блокаде написано бесчисленное множество книг. Обычно говорят о подвиге Ленинграда, о мужестве жителей, об отчаянной борьбе. Я впервые читала книгу, где показан подвиг отдельной, казалось бы не самой многочисленной и, в рамках войны, не самой важной организации. Всего лишь какой-то музей. Пусть и самый большой в городе. Где тут место для особого подвига?
Вот кто задается этим вопросом, советую прочесть эту книгу. Я бы потрясена тем, что подвиги, оказываются, совершаются самыми обычными людьми. И для этого даже не обязательно находиться в окруженном городе. Для этого достаточно быть сотрудником одного из величайших музеев мира.
Пара цитат:
Очень холодно и очень хочется есть. Двести пятьдесят граммов суррогатного хлеба по рабочей карточке, сто двадцать пять — по карточке служащего. Лукуллово пиршество — студень из столярного клея. Накануне войны Эрмитаж готовили к ремонту, и на его склад завезли столярный клей и олифу. Полкило клея и литр натуральной олифы, выписанные главным архитектором, порой спасали жизнь истощенным людям в Эрмитаже. Из столярного клея варили студень, на олифе жарили блокадные пирожки из где-то раздобытых очистков мерзлых картофелин.
Гранитные атланты держали на своих могучих плечах карниз эрмитажного портика, тяжелый карниз, пересеченный глубокой трещиной, зияющей каменной раной. Люди, охранявшие Эрмитаж, не были атлантами. Они были дистрофиками. Но своими худыми, просвечивающими руками они поддерживали весь Эрмитаж.
Ни на день не прекращали они ожесточенного сражения с коварной сыростью, несущей гибель музейным вещам и музейным зданиям. Отразив весеннее наступление талых вод, они готовились противостоять хлестким атакам осенних ливней и яростным штурмам зимних вьюг.
На самом деле, во многом шедевры Эрмитажа по-прежнему с нами благодаря невероятно умелому руководству и чутью - настоящему чутью разведчика - директора Орбели. Каким чудом подозревал он, что необходимо в скорейшем порядке заказывать упаковочные материалы?
Откуда взялись эти ящики, большие, малые, средние, эти сотни ящиков всех размеров, всех габаритов — и высокие, и плоские, и короткие, и длинные, — с уже нанесенными на их дощатые стенки черными шторами и цифрами таинственных шифров? Откуда и как, по мановению какого волшебного жезла возникли вдруг будто из-под земли эти слоноподобные рулоны упаковочной бумаги — и плотной, оберточной, и папиросной, и вощеной? Кипы прессованной стружки, тонны ваты, мешки с дефицитной пробковой крошкой, километровые полотнища клеенки, — откуда они появились, откуда они взялись?
Сохранение музейных вещей — одна из главных, если не самая главная заповедь музейного работника. Своим особым «шестым» чувством обладают люди всех профессий: есть оно, свое, неповторимое, у хирурга и у литейщика, у авиатора и у землепашца, а у работников музея с годами вырабатывается то специфическое «хранительское чувство», которое даже тогда, когда они не вглядываются в показания термометров и психрометров, постоянно владеет всем их существом.
Еще в те годы, когда гусеницы гитлеровских танков впервые заскрежетали на дорогах Европы и не за одними лишь Пиренеями народы научились распознавать гул фашистских самолетов, в Эрмитаже детально продумывались все необходимые меры на тот случай, если зажженный Гитлером пожар второй мировой войны займется у наших границ. Кубометры и тонны упаковочных материалов стали заполнять вместительные музейные склады.
Какие детекторы способны определить, где кончаются напрасные опасения и где начинается оправданная предосторожность? После пакта о ненападении, заключенного с Германией, ничто, казалось, не должно было внушать опасений. — «Паникёры!» — подчас иронизировал кое-кто, у кого Эрмитаж вновь и вновь испрашивал дополнительные фонды на доски, клеенку, фанеру, но горы порожних ящиков продолжали расти и расти. Уже не раз главные хранители отделов и несколько доверенных лиц в вечерней тиши пустых музейных залов проводили пробные упаковки. Дорожное снаряжение эрмитажных вещей годами хранилось в опечатанных складах музея подобно тому, как хранятся в армейских цейхгаузах шинели и полушубки, сапоги и валенки — неприкосновенный запас.
Невероятные усилия были затрачены не только, чтобы спасти главные шедевры. Ведь многие сотни и тысячи экземпляров осталось в музейных подвалах, и далеко не все из них могли пережить сырость и тем более бомбежки. Я читала эту книгу почти как детектив - получится или нет? Смогут или нет? На какой-то миг забываешь, что вот он, Эрмитаж - рукой подать - стоит себе, и все шедевры тоже там, целые и невредимые. Кажется, что судьба огромного сокровища болтается на тоненькой ниточке, покоится на руках поврежденных атлантов. Сдюжат или нет?
Каждому, кто хочет узнать, что такое блокада изнутри. В этой книге почти нет семейных трагедий и деталей быта. Но это книга о подвиге группы людей, которые действовали как единое целое. Не просто во имя искусства - во имя самой жизни.