3.5

Вообще любопытно, что в основных феминистских трудах («Второй пол» Симоны де Бовуар, «Загадка женственности» Бетти Фридан, «Миф о красоте» Наоми Вульф) когда речь заходит об октябрьской революции, - тон повествования становится неизменно подчеркнуто уважительным. Русская революция для западных феминисток – несомненно важнейшая веха в истории борьбы женщин за свои права. Логика такого отношения понятна. Наверное, ни в одной стране мира, ни до, ни после, не была в такой степени реализована идея женщины-товарища, как в Советском Союзе. Сакраментальное «в Советском Союзе секса нет» означало попросту, что в Советском Союзе нет индустрии секса, нет самой идеи восприятия женщины как сексуального объекта. А у упомянутых феминисток к сексу крайне противоречивое отношение. Ни одна из них сексуальность не отвергает, более того, каждая из них охотно воспевает некую здоровую сексуальность взамен навязываемой обществом сексуальности нездоровой. «Миф о красоте» (термин Наоми Вульф) калечит женщину, заставляя соответствовать ее определенным навязываемым модельным стандартам Красоты и вот как раз в Советском Союзе ничего похожего на «миф о красоте» не было. Далее «миф о красоте» порождает ПКК – профессиональную квалификацию красоты (важнейший термин Наоми Вульф) – когда женщины, занятые в профессиях, никак напрямую не связанных с сексуальностью, «идеологически» обязуются выглядеть как красавицы-модели (профессиональные красавицы). Иными словами – если уж ты женщина – то давай-ка будь в первую очередь красивой и сексуальной. Опять-таки в Советском Союзе такого не было. Но одновременно это несомненно не означало никакого развития в СССР здоровой сексуальности – очевидно, что на идеологическом уровне сексуальность в СССР подавлялась. Повторюсь, женщина – товарищ, а не сексуальный объект или, так сказать, естественно-сексуальная личность. Можно сказать, что в СССР господствовал другой миф – «Миф о женщине-товарище-коллеге».

Отсюда я думаю, что невозможно совместить несовместимое. И если уж мы открываем социальные клапаны для утверждения сексуальности, то тогда сексуальность в самых разных формах – здоровых и не очень – будет взята женщинами в качестве одного из важнейших путей реализации не только в личных отношениях, но и в социальной сфере. И это может произойти только за счет разрушения, если его так можно назвать, «мифа о женщине-товарище-коллеге». Какой-то из этих двух мифов должен стать главенствующим. И когда Советский Союз распался, мы увидели, что главенствующим стал импортированный с Запада «Миф о красоте». Кстати, весьма характерна реакция советских женщин на проведение в СССР первых конкурсов красоты – а это была, как вы помните – крайне негативная реакция. Такая реакция и стала выражением столкновения двух мифологий: женщины-товарищи восприняли образ женщины-красавицы как унизительный, разрушительный для товарищества между мужчиной и женщиной. А разве не то же возмущение выказывали западные феминистки – пикетируя конкурсы красоты, проводящиеся на Западе? Да, они хотели сказать, что это красота неестественная, но на самом деле все равно получается, что они хотели бы принципиально перекрыть клапан выхода сексуальности в социальную сферу. Поэтому феминизм мне кажется достаточно явным проявлением социализма в рамках женского вопроса (характерно также, как часто феминистки начинают напрямую критиковать капиталистическую систему). Миф же о красоте – детище капитализма. Отсюда, конечно же, можно и смягчить фразу о несовместимости несовместимого. Скажем так – как борьба рабочих за свои права привела к понятию социальной ответственности капитала, так и борьба женщина за свои права может приводить к смягчению требований ПКК. Но какой-то из мифов («миф о красоте» или «миф о женщине-коллеге») все равно определенно занимает центральное положение.