3

О, этот долгий путь
Сгущается сумрак осенний -
И ни души кругом.

Автор сразу оговаривается, что «задача данной работы ограничена исследованием влияния китайских учений и буддизма на художественное мышление японцев», чем сразу же ограничивает тему, заявленную названием книги. Вполне естественно, что прежде чем перейти к анализу влияния китайской философии на японское искусство она берется описать ее основные принципы. Вот только вводная часть как-то затягивается, и в целом рассказ о буддизме, конфуцианстве и даосизме занимает более половины книги. Да и рассказ этот довольно плохо структурирован: скачки от одной темы к другой, повторы, длинные комментарии к «И-цзин», бесконечные цитаты из самых разных источников, от Николая Кузанского до Гуревича, которые, как иногда кажется, приводятся лишь для того, чтобы продемонстрировать начитанность автора, а не проиллюстрировать ту или иную идею. Словно пытаешься пересечь топкое болото, перепрыгивая с кочки на кочку и не видя в тумане конца пути. Впрочем, основная мысль в конце концов становится понятна, она в противопоставлении дуальной модели мира, предлагаемой древнегреческой и — через нее — западноевропейской философией, и «интравертного типа связи инь-ян, предполагающего дискретную непрерывность целого». Соответственно, «традиционное представление о развитии не как о движении по восходящей, а как о движении туда-обратно в пределах моноцентрического поля обусловило своеобразие композиции [японской прозы]». Кстати, в какой-то момент у меня сложилось впечатление, что автор так увлекся предметом, что перенял у японцев и традиционную форму повествования: первую половину книги можно описать именно как движение туда-обратно (или топтание на месте?).

Собственно японской традиции, прежде всего в литературе, посвящены последние три главы. Здесь автор отказывается от «интравертного» изложения и без особых изысков, широкими мазками описывает основные литературные течения и произведения. Стандартный набор — от Мурасаки, через Басё, Сайкаку и Бакина до ментального слома в конце XIX века. Есть интересные наблюдения, забавные параллели и неизбежные у отечественного исследователя панегирики русской классической литературе, которая прямо-таки перевернула представления новых японских писателей о сути человека и восприятии природы.

Не могу определиться с оценкой. Тема вроде бы освещена достаточно полно, но сделано это так неловко и утомительно для читателя, что...