5

История, рассказанная Людвигом Павельчиком в книге «Тропами ада», наверняка не отправится на дальние полки памяти. Уже с первых строк короткого вступления автор настраивает читателя на серьезный лад, обещая невероятность и мистичность описываемых событий.

Начинается повествование с далекого осеннего дня 1832-го года, когда четыре женщины, преодолевая страх и подбадривая друг друга, совершают необходимый, с их точки зрения, акт правосудия – убивают виновницу неких ужасных событий. Но не они – главные героини истории. Главный герой – молодой человек, ищущий уединения в деревенской глуши – появляется чуть позже на страницах книги и значительно позже в историческом времени. Стиль повествования – неторопливый, обстоятельный, изобилующий описаниями душевных движений героя, – не сразу позволяет понять, что главный герой – наш современник. Но все чаще в плавном широком течении сюжета, напоминающем неторопливые времена века девятнадцатого, юркими рыбками мелькают современные слова и речевые обороты (что придает повествованию приятный уму оттенок оригинальности), и скоро становится ясно, что действие происходит в наши дни. Хотя это, на самом деле, не так уж и важно – человеческие страсти одинаковы во все времена.

Книгу, кроме своеобразного стиля, отличает также добротно выстроенный, продуманный сюжет и то, что автор мастерски владеет логикой мистического жанра. Следуя ей, он приглашает читателя заглянуть не только в девятнадцатый век, но и во времена Теодориха Второго, воинственного короля вестготов, и только в самом конце истории мозаика судеб и событий вдруг складывается в единую «картину», хоть и написанную мрачными красками.

Итак, главный герой, ищущий уединения, конечно, находит его в одиноко стоящем на окраине деревни трехэтажном каменном доме. Он снял мансарду этого дома по объявлению, данному его хозяйкой, некой дамой по имени Кристиана. По приезде никто не встретил его, а гостиная дома производила странное впечатление: «Каждый предмет, каждый изгиб в этом помещении с крайней степенью выразительности напоминал мне стилизованный гроб, словно ловкий мастер со скуки или от неудовлетворенного самолюбия не нашел другого приложения своему таланту, как испещрить затейливым орнаментом все крышки полусгнивших гробов в соседском склепе. Затхлый, застоявшийся воздух комнаты, даже, как мне показалось, с легким потягом нафталина, превосходно дополнял общее впечатление, тяжким грузом упавшее мне на плечи». Конечно, герой еще и не подозревает о том, к чему приведет его это приключение, и, несмотря на смутное ощущение опасности, решает не отказываться от тех возможностей познания нового, которые, как ему кажется, оно предоставляет. «Влекомые тщеславием и себялюбием, жаждущие ложного признания и презревшие иную власть, кроме человеческой, мы с идиотской ухмылкой суем голову во что-то куда более ужасное, нежели пасть тигра, оскорбляя законы гораздо более древние, чем этот мир, который, впрочем, в этот момент для нас уже потерян...» – горько сетует автор.

Чем дальше развивается сюжет, тем больше в нем мрачноватого очарования безудержных страстей, тем больше напряжения кроется под тонкой вуалью, сотканной из плавных фраз. Автор находит точные слова для передачи эмоций и образов, что пленяют его воображение, и читателю ничего не остается, как также плениться ими и кружить с автором в танце его фантазии. Когда же «танец» заканчивается, и вокруг вновь проступает привычная обыденность, то в ней еще долго чувствуется «готическое послевкусие», которое то прячется при солнечном свете в закоулках сознания, то проступает в сумерках нечеткими контурами. Словно память пережитого когда-то страха, впечатления от прочитанного будоражат сознание, всплески мистического в повседневности становятся чуть заметнее, а сама она словно окрашивается в иные, более яркие, чем раньше, цвета по контрасту с приглушенными мрачноватыми тонами повествования.

С последней перевернутой страницей завершается история героя, и это завершение – как вопрос, на который нет однозначного ответа. Счастливый ли это финал – каждый читатель решит для себя сам.