4

Дмитрий Мережковский сильно не любил пролетариат, очень сильно не любил большевиков и не очень сильно понимал, какого хрена декабристам понадобилось будить Герцена, а Герцену – всю Россию. Именно поэтому народ у него выглядит по большей части как разнузданная сволочь, а декабристы – как стадо долб**бов-альманашников. Так что любителям «Звезды пленительного счастья» в его творение лучше не заглядывать: рискуют нарваться на ряд пикантных сцен. Например, как Рылеев ползал в ногах у Николая1 и признавался ему в любви. Или как Голицын съел булочку и обдристался. Как Муравьёв позабыл свою старушку-мать. Как, наконец, члены тайного общества постоянно лобызаются друг с другом (видимо, автор хотел изобразить нечто вроде христианского поцелуя Алёши Карамазова, но с экзальтацией сильно переборщил, так что получилось нечто, отдалённо напоминающее педерастию).
Главное, на чём автор фокусирует внимание читателей – это страшная оторванность декабристов от народа, причём от любого народа, вне зависимости от социального положения.
«Оборотень» Николай1 действует жестоко, но его логика по крайней мере понятна: он отстаивает свои права на власть, свою жизнь, ибо прекрасно понимает, чем может грозить российскому монарху отречение, свою семью и жизнь своего сына.
Декабристы же с их моральной чистотой (её не отнять, поскольку вопрос достижения цели для них был принципиален: «Неприлично дело свободы Отечества и водворения порядка начинать беспорядками и кровопролитием») вроде бы выдвигают важные социальные требования, касающиеся и государства, и народа. Но сам народ остаётся для них глубоко на периферии во-первых, из-за того же вопроса кровопролития, во-вторых, потому, что их идей тупо не понимает, так что святая вольность для него – повод выплеснуть недовольство существующими порядками, а Конституция – жена царя Константина (справедливости ради стоит заметить, что современный народ о Конституции знает немногим больше). Но само государство отвечать на их души прекрасные порывы не спешит вряд ли бы поспешило бы. Во-первых, потому, что реализация требований декабристами тупо не продумана, так что даже насчёт смены формы правления или освобождения крестьян выдвигались очень разные мнения, во-вторых, потому, что сидящим тогда во власти все эти реформы были нужны, как ежу презерватив. По сути дела декабристы не отстаивают и интересы своего сословия. И даже свои интересы.
Они не идут восставать. Они идут приносить себя в жертву.
Они воспринимают предстоящую свободу как некое царство божие на земле, которое должно настать автоматически.
И они противоречивы. Очень противоречивы.
Жаждут «минуты вольности святой» - и пасуют, чуть возникает необходимость решительных действий.
Хотят положить жизнь за отечество – и, чуть запахнет жареным, зарывают подальше «Русскую правду».
Осознают возможные неприятные последствия вроде санкций Бенкендорфа, арестов и даже пыток – и в то же время надеются, что выйдет Николай1 и скажет: «Спасибо, ребята! Я был неправ. Вы меня надоумили. Вы меня научили. Где ваша Конституция? Давайте, я подпишу. А власть мне не нужна – идите, рулите!»
С точки зрения современного читателя это по меньшей мере наивно.
С точки зрения читателя начала ХХ века, уже повидавшего революции, это страшно.
Поскольку он точно знал:
если воспринимать государство как Серого волка, а свободу - как Красную Шапочку, то надо обязательно учесть - шапочка у Шапочки красная от крови.
И именно такие мысли вкладывает Мережковский в уста Муравьёва:

Я видел сон.
С восставшими ротами, шайкой разбойничьей, я прошел по всей России победителем. Всюду вольность без Бога - злодейство, братоубийство неутолимое. И надо всей Россией черным пожарищем - солнце кровавое, кровавая чаша диавола. И вся Россия - разбойничья шайка, пьяная сволочь - идет за мной и кричит:
- Ура, Пугачев - Муравьев! Ура, Иисус Христос!