4.5

Кто такая Базилида?

Как правильнее читать книги – с подготовкой, неким культурным багажом или стараться избежать зашоренности, наработанного стереотипного подхода? С Горьким это особенно важный вопрос. Раньше это был главный писатель страны, икона, человек на пьедестале. Затем он стал жертвой традиционного российского спорта по выплескиванию младенца вместе с водой. В 90-е его почти убрали из школьной программы, стали переименовывать улицы, названные в его честь, и даже сняли его профиль с логотипа «Литературной газеты» (потом, правда, вернули). А так как обиженных у нас любят, Горький стал этаким новым Солженицыным, полузапрещенным, а потому интересным.

Вот перед нами «Сказки об Италии». Попробуем посмотреть на них без того флера, который тянется за их автором. Это сборник из 27 коротких экспрессивных историй, основную идею которых гораздо лаконичнее передал Джанни Родари в поэме «Чем пахнут ремесла?». Если же оставить ёрничество в стороне, истории яркие, чаще грустные, много пота и крови. Язык шероховатый, терпкий, напоминающий одновременно Бабеля искренностью и Грина выспренностью. Несмотря на подчеркнутую метафизичность текста, речь идет о реальных проблемах рабочего класса Италии (и не только) начала XX века – голод, болезни, ветхое жилье, трудовая миграция (аж до Австралии), борьба с помещиками (эти эпизоды живо напомнили «XX век» Бертолуччи). Горький подчеркнуто оптимистичен, он возлагает на детей огромные надежды по переустройству мира к лучшему. И очень печально осознавать, что надежды эти тщетны – впереди мясорубка Первой мировой, фашистский режим, авантюра Второй мировой, послевоенная разруха.

Как любая книга, написанная век назад, «Сказки об Италии» богаты культурными аллюзиями, которые не сразу считываются (по крайней мере, мной). Тут и Симплонский туннель,

и картины Гогарта,

и загадочная Базилида, в поисках которой мне не помог и Гугл:
«— Вот такова, вероятно, была Базилида! — Базилида — византиянка?».

Все вместе это складывается в мозаику (почти равеннскую) Италии, какой ее увидел русский эмигрант в конце «долгого XIX века». Интересна она, пожалуй, тем, что многие вещи не устарели, иные прямо на глазах приобретают прежнюю значимость, и в воздухе витает вопрос – не столкнемся ли мы с теми же проблемами, которые поджидали героев Горького всего через год-два после написания «Сказок…»?