Это настоящая литература. Литература, которая не отпускает даже после того, как последняя страница перелистнута... Книга прочитана, но ты так и продолжаешь жить в этой истории, словно незримый дух за спинами героев... И скучаешь по ним... И грустишь, потому что в основе не выдуманные персонажи, а реальные люди, которые ходили, дышали, чего-то желали, к чему-то стремились, совершали ошибки, но жили... Когда-то.... Давно... И от этого ещё больнее за их судьбы...
Мы привыкли, что главные герои в книжках исключительно положительные. Максимум отрицательного: этакий Робин Губ, отнимающий у богатых и раздающий бедным, и Граф Монте Кристо, мстящий герой, делающий из своих обидчиков фарш, образно говоря. Наверно поэтому ещё неприятнее когда главный герой, вовсе не герой. Слишком похож на живого, из плоти и крови, человека. И наверно именно то, что это отражение, становится ещё противнее. Потому что примеряя порой на себя поступки героя, понимая их неблагообразность, нельзя с полной уверенностью сказать, что в подобной ситуации ты сам, ты-Вася, Петя, Ваня-поступил бы по-другому.
С самого начала книги я наблюдала духовное падение главного героя-лагерника Артёма. Живя в невыносимых условиях-работа от зари до ночи, до кровавых мозолей, постоянный голод, антисанитария, холод, клопы, унижения со стороны начальников из таких же лагерников - Артём всё ещё находит в себе силы быть на стороне правды, заступиться за обижаемого. Это идёт у него откуда-то из глубины: сам не понимая, как так получилось, что он только подумал, казалось, а на деле произнёс вслух. Эта жажда справедливости всплывает в нём против воли. Хоть холодная голова и говорит: не суйся, сиди тише, но горячее сердце само вкладывает в его уста слова, даже понимая, что за такое заступничество он поплатиться. И вот парадокс: чем лучше становятся условия жизни Артёма, тем более он деградирует. У него уже есть своя койка, келья на двоих, дополнительный паёк - и в нём уже появляется изворотливость, лесть, умение промолчать и закрыть глаза на несправедливость. Потом у него появляется особый статус при главном, еда, можно сказать деликатесная, работа, на которой по сути и работать не надо, женщина (вообще исключительный случай для лагеря!)-и он уже оправдывает всю систему, появляется жадность (хотя раньше, когда и есть нечего было, мог поделиться), зависть, некая безжалостность, высокомерие. Артём становиться похож на тех, кого лишь недавно презирал. Уверена, при такой жизни через полгода, вложи ему начальство в руки палку и отправь следить за работами лагерников, или дай ему возможность вести допросы, он безжалостно и цинично выполнял бы свою работу, избивая тех, с кем недавно ел из одной миски. Как это можно объяснить? Как это можно оправдать? Нам, живущим в другом веке, в относительной свободе, этого не дано понять в полной мере. Можно ли осуждать тех, кто для того чтобы выжить становился палачами или стукачами? Ведь инстинкт самосохранения самый древний и самый сильный. Может ли с ним тягаться чувство собственного достоинства, жажда справедливости, гуманизм? История показывает, что может, но это наверно столь редкое исключение... Только человек с очень крепким внутренним стержнем, с непоколебимой верой в справедливость наверно может остаться верным свои принципам даже перед лицом смерти. Ведь кто больше всего зверствовал? Начальство, большое и маленькое из таких же лагерников. Власть и привилегии портят человека, вернее как калька, проявляют плохое, что в человеке есть. А сможет ли он победить этих демонов?
Потом, в дневнике Галины я смогла найти ответ, почему же лагеря, задумываясь как исправительное учреждение, из которого должны выходить люди, готовые служить обществу, превратились в огромную камеру пыток и садистки-увеселительное заведение:

Среди 600 человек обследованных вольнонаемных и заключенных работников ГПУ оказалось около 40 процентов тяжелых психопатов-эпилептоидов, около 30 процентов – психопатов-истериков и около 20 процентов других психопатизированных личностей и тяжелых психоневротиков

Они становились ТАКИМи там, или уже попадали туда такими? Несомненно, можно часами рассуждать на тему кто виноват и что делать, но я убеждена: рыба гниёт с головы. Начальство не могло не знать, знало и ничего не делало, тем самым развязывая руки садистам и психопатам, и более того, ставя их на мелкие руководящие должности.

Ад случился не по искреннему желанию его совершить, а в силу человеческой природы и обстоятельств. Люди, которые собираются кого-то уморить, не организовывают ботанические сады, театры, газеты.
из интервью З. Прилепина

Вернусь к Артёму. Наверно его моральная деградация так и продолжалась бы, если бы его сладкая жизнь так и продолжалась бы. Не удалось ему избежать этого судного креста, на вершине которого находится Секирка.
По мнению владычки Иоанна земные Соловки - место для раскаяния, он призывает "покаяться". У Бога "есть свои Соловки для всех нераскаявшихся, в 100 тысяч раз страшнее". Артем чувствует необходимость покаяния, но не может переступить через гордыню, свое неверие в бога "Бог не мучает. Бог оставляет навсегда. Вернись, Господи, убей, но вернись". Теряя друзей, осознавая всю бессмысленность борьбы, отсутствие справедливости, Секирка его ломает. И выходит оттуда сломленный духом человек, который толком не может ничего сделать. Осознавая свои грехи, как в орденах, Артем не раскаялся и потерял себя: "сам пропал, как будто его потянули за нитку и распустили". Он становиться неразговорчив, нелюдим, надо украсть-украдёт, надо не заметить-закроет глаза. Живёт внутри себя, приспособился, окончательно пообтёрся. Но где-то в глубине его сломанной, истерзанной души, остаётся что-то человеческое, что не удалось убить всем этим адом. Соловки его так и не отпустили, ему дали 2-й срок, а потом и смерть на острие ножа.
Безусловно, Прилепин провёл титаническую работу и писательскую, и архивную.

Фотоальбом, подаренный Управлением Соловецких лагерей особого назначения С. М. Кирову

Фотографии конечно красивые, но давайте не забывать, что творилось за стенами казематов. В Освенципе надзиратели тоже фотографировали щекастых, счастливых молодых матерей с младенцами. Однако есть сотни фотографий , свидетельствующих о реальном положении дел. На Соловках если и фотографировали что-то изуверское, то это либо засекречено, либо уничтожено. До нас дошли фотографии счастливых заключённых, исправившихся и готовых служить делу пролетариата.