4.5 Сказ о даме и возлюбленном её, «святоше»…

Сельма Лагерлёф
«Шарлотта Лёвеншёльд»

«Законы гостеприимства должны соблюдаться, даже если под твоей крышей находится злейший враг…»

После прочтения первой части «Исторической трилогии», коей является роман, который более смахивает на повесть, «Перстень Лёвеншёльдов», мне захотелось хотя бы вкратце изучить биографию фру Лагерлёф, потому что внутри меня окрепло одно подозрение. Оно возникло во время знакомства с творчеством этой шведской писательницы, а именно чтения повести «Деньги господина Арне». А её третье произведение — читал ли я в детстве сокращённую версию про путешествие одного мальчика с гусями, я не помню, поэтому даже если и ответ положительный, то считать я его не буду, — в моём послужном списке окончательно закрепило первоначальную догадку. И вот, читая биографию, я лишь довольно ухмыльнулся и кивнул головой, когда узнал, что она была учительницей. Прочитанные мною тексты просто кричат об этом. Это ощущение, — что ты читаешь книгу не только хорошей, талантливой и замечательной рассказчицы с богатой фантазией и дельным жизненным опытом, но человека, который тебя может чему-то научить или показать, как правильно поступать (и, как вы можете понять, поступать не стоит) через призму необдуманных, импульсивных и порой вызывающих недоумение поступков героев и героинь своих книг, — было очаровывающим. Для меня, по крайней мере. Это та самая классика, которая та самая — она учит, она увлекательна, она читается на одном дыхании и остаётся вне времени. Не важно, в каком веке ты её читаешь, потому что пока существуют человеческий разум (жаль, что не все и не всегда им пользуются в должной мере) и религия, то подобные истории будут иметь место в разных частях планеты.

«Как горько, что те, кого мы любим, не могут ответить нам такою же любовью…»

Главное — добротно и увлекательно их поведать миру. У фру Лагерлёф с этим проблем не возникло. Писать она умела! Манера рассказывать историю, чарующий и обольстительный стиль повествования, назидательные нотки, вкрапление описаний природы, оттенки психологизма, интрига — всё это восхитительно удавалось сочетать Сельме Оттилии Лувисе Лагерлёф (таково полное имя шведской чудесницы). Мне кажется, что она была хорошей и мудрой учительницей, которую любили и ценили её подопечные. То, как она строила свои творения, не может не околдовывать, оторваться от текста действительно сложно, ведь он увлекает, а чаще и вовсе пленяет. И это несмотря на раздражающих персонажей с их дурацкими мыслями и действиями. Отдельно хотелось бы поблагодарить бабушку, которая с детства привила любовь к сказкам и сказаниям любимую многими будущую писательницу. Как же благотворно влияет на нас человек, оказывающийся иногда рядом с нами, который желает нам добра в трудный час и способный помочь. Свёл случай или судьба их — мы получили того человека, которого получили. Распорядилась бы монета судьбы иначе, то и не имели бы мы представление о такой писательнице. Я не знаю ещё, как будут развиваться события в заключительной части трилогии, но в «Шарлотте Лёвеншёльд» воля случая играет огромную роль, чуть ли не определяющую. Случайно ли? А может дух того самого генерала с перстнем из первой части выбрался пошалить? Кто ж его знает… Или всё в нашей жизни промысел божий, если верить словам и уверениям Экенстедта-младшего (ох уж мне эти взывающие и поднимающие руки к небу праведники, хе-хе)?

Её книги славно читать, удобно расположившись в кресле (можно и в кресле-качалке), накрыв ноги пледом. И непременно попивать за процессом, который мы все собравшиеся здесь так любим, что-нибудь горячее. Но безалкогольное. Желательно возле камина. Или около костра. Или свечи. Огонь греет, несёт тепло, как и написанное Сельмой Лагерлёф. Но он также может и разрушить, сжечь, испепелить, как и написанное Сельмой Лагерлёф. Душевный покой книголюбам может только сниться при встрече с данным творением. Равнодушие здесь явно не найдёт приют. И это замечательно, верно? Кто-то кому-то будет глубокомысленно и чистосердечно сопереживать, а кто-то кого-то — бесить до трясучки. Внутренний монолог — а может и диалог — читающего человека обеспечен наверняка. Эмоции, чувства, впечатления будут сопровождать с первой до последней страницы. Это неизбежно. И вам обязательно захочется оказаться там, внутри книги, в самой рассказываемой истории, чтобы одним дать хорошего такого отрезвляющего тумака, а другим сказать: «Ты что делаешь, что творишь!? Одумайся немедленно!» С мотивами поступков у отдельных лиц совсем беда. И лично я со своим рациональным складом восприятия мира и отношений частенько недоумённо пожимал плечами и закатывал глаза. Да-да, приходилось. А как иначе? Но превосходно и примечательно, что если читатель или читательница не захочет оказаться — пусть даже мысленно — рядом с персонажами в книге, то они сами выпрыгнут из неё и предстанут перед вами, потому что фру Лагерлёф — невероятный талант, данный Одином, Христом или кем там ещё. Талант, чтящий свой родной край и свою страну, знающий историю; талант, любящий и обожествляющий природу; талант, подмечающий пороки и восхваляющий достоинства. Эпоха оживёт (не подвело бы воображение, так, на всякий случай). Обворожительно! Завораживающе! Волшебно!

Практически все персонажи и демонстрируемые сцены воскресают, возникая перед взором видящего или видящей и могут найти своё воплощение в жизнях читающих. Буквально. Ох уж эта литературная магия! Момент, в котором один человек повредил своё здоровье и травмировал колено, отозвался в моём суставе болью. Пусть небольшой, пусть от представления момента и нелепости ситуации. И всё же! А как во мне всё сжалось, какое умиротворение и наслаждение я испытал, когда читал описание утра в усадьбе от одного персонажа! Ведь я находился в этом же самом временном промежутке суток. Читать на рассвете, на природе о природе же и рассвете, о цветах, о росе, об утренней дымке, кистях винограда, живописно описанных пером такой искусной и магически-обаятельной писательницы — это было истинное и мало с чем сопоставимое наслаждение. Кажись, что даже первая женщина, получавшая Нобелевскую премию по литературе, с её образностью, фантазией и наблюдательностью не смогла бы передать всю ту красоту и воодушевление, которое я испытал. Это было просто божественно! Настолько, что на несколько минут дух перехватило и казалось, что время замедлило свой ход, а то и вовсе остановилось. Сочетание написанных слов в тексте и ощущаемого чувства в реальности идеально совпали друг с другом. От этого переживания прекрасного, пойманного в момент зарождения нового дня, сонливость и усталость как рукой сняло. Благополучие и умиротворение заговорщицки подмигивали мне из-за кустов, а цветы приветливо улыбались со своей клумбы, радовали глаз чистые дорожки. Прямо как чувствовал, что проснувшись нетипично рано для выходного дня, надо брать книгу и читать. Плюс положительных эмоций добавил тот факт, что держал я в эти мгновения бумажную книгу — для меня в последние годы не совсем частое явление. Уже за одно это я благодарен своей проницательности и фру Лагерлёф. И трагическая история Шагерстрёма заставила переживать. Сцены объяснения в любви с будущей женой и полковницей Экенстедт — вот где сердце воистину дрогнуло. А сцена с аукционом, на котором главный лот — нищие дети. В каком чудовищном положении они оказались. И взрослые хороши. Ой, всё, не могу…

«„Видели вы что-нибудь подобное? Что за странная фигура?“ — шептались друг с другом цветы…»

Многие людские типажи представлены в её романах. И данное произведение совсем не исключение. Примечательно, что о сюжете и персонажах я ничего ещё не написал. И вот думаю: а надо ли? Наверное, всё-таки надо. Хоть немного, хоть чуть-чуть. История Шарлотты, её возлюбленного, Карла-Артура, и их любви мало, чем примечательна. Напоминает латиноамериканские мыльные оперы прошлого века. Помню, смотрел я в детстве один бразильский сериал, посвящённый жизни бразильцев среднего класса из 19-го века со всеми их любовями и любовными треугольниками… Кхм, ну вот очень похоже. Только здесь у нас Швеция и, соответственно, шведы. Так вот. Есть пара, собирающаяся пожениться. Те ещё «фрукты». И если Шарлотта удостоилась от меня этого «звания» только за одно, а именно за беззаветную любовь (идеально подходит поговорка про злую любовь и козла) к такому персонажу, как Карл-Артур, то данный мужчинка всецело достоин не только этого нарекания. Баклажан, перец, хрен, «редиска» — это всё тоже подходит. Себялюбивый гадёныш, обласканный матерью не только в детстве, но и на протяжении всей жизни. Мамаша, полковница Беата Экенстедт (так и представляю, как она своего сынулю в детстве называла уменьшительно-ласкательным Калле), несмотря, в общем, на положительную характеристику, данную Сельмой Лагерлёф, совершила в своей жизни одну роковую ошибку, за которую впоследствии и поплатилась. Ну нельзя всецело потворствовать капризам и причудам своего любимого и ненаглядного дитятки: наверняка вырастит избалованным и эгоистичным человеком. А от таких людей, которые ничто и никого, кроме своего эго и «Я», не принимают в расчёт, жди беды и разочарования. Аксиома. Удивительно, как же часто любовь идёт держась за руку с самообманом и самовнушением. Чего мы себе только не будем внушать, представлять и вбивать в голову, строя воздушные замки, которые кажутся каменными крепостями, а оказываются песочными домиками, которые на раз смываются потоками слёз и разочарования. Значит, сквозь все препоны и преграды, собираются они скрепить свой союз небесными узами браками до того момента, пока их планы не нарушит нечто. Ну и закрутятся интриги, скандалы, расследования… Добро пожаловать в «Санта-Барбару»!

«Ибо то, что желания человеческие могут влиять на миропорядок, доказать трудно. Но в том, что человек может совладать с собою, обуздать свою волю и усыпить совесть, никто сомневаться не станет…»

Я не люблю матерей, которые слишком явно отдают предпочтение одному ребёнку, и не питаю к ним никакой симпатии. Поэтому как бы ни старалась фру Лагерлёф вызвать симпатию (осознанно или нет) к её фигуре, у неё ничего не вышло. Хотя она выгодно отличается от одной мамаши из одного романа Арчибальда Кронина. Но вот один «изъян» и — всё. И почему сыновья, купающиеся в материнской любви и обожании, получаются в итоге засранцами и негодяями? И почему окружающие от них млеют, обожают их и влюбляются в таких? А? Что люди в них находят? А уж добропорядочные и, казалось бы, мудрые барышни? А ещё заниматься самопожертвованием ради этих «достойных» особ. Это вообще никуда не годится! Так ведь ладно ещё, если он окажется ни чем не примечательным, обычным низменным крысёнышем. А если возомнившим себя Мессией? Пиши пропало, настрадаются многие. Вспоминается строки из одной песни: «Вы вечно молитесь своим богам, и ваши боги всё прощают вам». И вообще, роман полнится каким-то идиотизмом, проступающим от главных действующих лиц. Казалось бы, взрослые люди — некоторые не глупы, мудры в жизни и рабочих делах, — но такие самодуры, что диву даёшься. Поражает степень безрассудства. Возмутительно! Какие-то необъяснимо необдуманные, импульсивные поступки присущи многим персонажам романа. И это немало раздражало. А аргумент, что любовь затмевает разум, ни разу не оправдывал и не спасал положение в моих глазах.

P. S. Буду в обязательном порядке — это даже не обсуждается — читать заключительную часть, так как первая и вторая дольки этого, надеюсь, единого целого не очень-то и связаны между собой. Поэтому предполагаю, что ей достанется честь связать всё воедино. Мне будет отрадно, если получится так, как случилось в другой прочитанной трилогии — фэнтезийном «Маре», в которой первые две части совершенно разные, но третья расставляет чёрные и белые фигуры в нужном порядке, воздавая должное всем. Надеюсь, что преданному теперь почитателю литературного дарования Сельмы Оттилии Лувисы Лагерлёф по-настоящему доведётся изумиться от здравого, «взрослого» и обдуманного поступка хоть кого-то в «Анне Сверд», ибо иных было уже в избытке.

«Нынче утром пасторша вязала с таким ожесточением, что спицы звенели в её руках. Это был единственный способ сохранить спокойствие, слушая весь этот бессмысленный вздор…»