5

В аннотации к книге сказано, что "Шерли" - наиболее остросюжетный роман Шарлотты Бронте. В этом есть доля истины: восстания, стрельба из-за угла, рассуждения о судьбах мира в тревожное время наполеоновских завоеваний, погони и преследования - все это в "Шерли" есть. Тем не менее, рассказ, как это и свойственно книгам Шарлотты Бронте, идет неспешно, как полноводная река и быстрины экшена не умаляют общую глубину повествования. Тревоги и потрясения внешннего мира являются лишь фоном для переживаний более личных и событий более судьбоносных, фоном, на котором выписываются характеры не только героев, но и самой эпохи. И это сказано без преувеличений. Здесь есть и поднимающий голову прогресс, который всего парой десятилетий позже полностью изменит лик старой доброй Англии, да и всей Европы вцелом; есть и уходящий в тень век аристократизма и галантности, родовых поместий и рыцарства и уже чувствуется, как со скрежетом, неохотно этот старый уклад подминается новым, энергичным, иногда жестоким молодым девятнадцатым веком. И тут же, под аккомпонимент ломки старого феодального уклада пробуждается новый класс - неожиданный, незваный, непрошеный. У Шарлотты Бронте голос женщины звучит пока еще просительно, пока еще она обращается к властьимущим отцам и мужьям с просьбой не угнетать ее природные способности, не гноить их в кухне и за шитьем, а дать волю и возможность для развития; пока еще признается патриархальное первенство и женщина устами Каролины Хэлстоун просит лишь о возможности стать рядом с мужем, чтобы помогать ему в его деле и его трудах; пока еще яркость и своеобразие женщины в образе Шерли Килдар добровольно подчиняется мужской руке, но уже только одной - той, что она сама выбрала. Однако уже подрастают юные Роза и Джесси Йорк, которые не просят и даже не требуют, а просто констатируют факт "я буду", приводя в неистовство и трепет целые пласты предшествующих поколений.
Эта книга, несмотря на прямое обращение к мужчинам, мне кажется, написана была в первую очередь для женщин. Для тех из них, кто тяготился отупляющей бессмысленностью и узостью той роли, что "по праву рождения" была им уготована обществом; для тех, кто, преодолевая многовековой бытовой уклад, сам пугался своей дерзости и временами сомневался в себе и своем праве на самореализацию и для тех, кто нуждался в поддержке и знании, что они не одиноки и их чаяния не преступны, а вполне естественны.
Мне кажется, надо обладать душевной стойкостью и большой смелостью, чтобы идти против укорененной в веках и правилах хорошего тона несправедливости.