5

Есть тяжелые книги, есть книги необходимые для души и её роста. Вечный зов – и тяжела, и необходима, как мешок с хлебом. Страшные вещи описывает: смерть дочки Хохлова, судьба Алейникова, страшная в своей нелепости смерть Агаты, закономерная, но от этого не менее страшная судьба Федора, ужасы войны и концлагеря, убийство и любовь бабки Акулины, страшная участь матери Ольки, сын, сгубивший старика Назарова, как не сгубила его бандитская пуля, десятки лет торчавшая в легком, Субботина, его медведь и про горькие вести, которые его и убили. Но разве нет в этой книге рассветов и закатов? Детского смеха? Любви? Молодости и весны? Мудрой старости? Стихов? Есть, и это прекрасно.

Первый том я не пожалела: сняла с него один балл. Герои казалось мне ведут себя неправдоподобно, безумно, слишком экзальтированно: если ненависть, то до того, что зубы ломаются от судорогой сведенных челюстей, если любовь, то бешенная, горячая, обжигающая, как июльский ливень стеной.
Во втором томе я чувствовала себя более уверенно, сжилась, сроднилась с героями. И потом если бы можно было, то я бы поставила десятку из пяти баллов за второстепенных героев: за стариков. За конюха Головлёва, за плотогона Филата, за бабу Акулину.

Страшный ХХ век покорежил судьбы и души героев. Страшная ненависть сжигает Федора. Какой он бы не был мразью, а всё-таки жалко его. «В работе – золото, человек – дерьмо», - как точно определил его Назаров. Но всё-таки не могу понять его предсмертных слов. С этой женщиной же ты жил всю свою жизнь, неужто не жалко тебе её, когда ты узнал о самом страшном в её жизни?
И пара слов об Анфисе. Эта линия меня бесила своей похожестью на «Тихий Дон». Было, чего-то там такое помню по школе: Григорий, Наталья и так далее. Но Иванов ловко вывернул судьбу Анфисы наизнанку. И отлично! Мне кажется, что это и справедливо, и мудро. И хорошо, что в конце концов она разглядела того, кто рядом с ней.

Судьба Анны созвучна в моей душе с песней Касты «Романс для Анны» - не совсем про неё, а чем-то напоминает. Антон, Иван, Василий и Панкрат Кружилины, председатель Назаров, Димка-поэт. Как ж я со всеми ними сжилась, стали мне как родные! Я видела их жизнь, да и сейчас зажмурюсь и вижу: вот Володька Савельев и его Антонина, Дима и Ганька, и его стихи к ней, щемящие и простые-простые; и Агата всё бежит и бежит впереди бури к своему Ивану; а Иван с племянником воюют на высоте далеко в тылу противника; а вот и рота штрафников, и Яков Алейников разговаривает с великаном Кошкиным, а потом и с Зубовым, которого когда-то Иван спас от смерти; а вот Василий сжимает изо всех сил руки, раскачиваясь на ели, куда загнал и его фашистские собаки; а вот Ира и Елена, только глазами похожие сестры; а а вот великан, видный только с одного ракурса в громаде Звенигоры; а вот речка Громотушка, быстрая, мелкая, чистая, которая даже в лютые морозы не покрывается льдом.

И разве я поверила бы когда-нибудь, что с диким интересом буду читать про план хлебозаготовок, что душой буду болеть за рожь, поля под паром и фуражное зерно? Да никогда, а вот поди ж ты.

Короче. За этот совет я сначала даю по шее Арлетт, потому что тяжело невыносимо, а потом обнимаю до треска ребер, потому что по-настоящему и здорово, и языкато, и герои – люди, а не картонные тени, с разными, но яркими и объемными судьбами, потому что герои неоднозначны и плохой может подняться, перерасти себя, а хороший скурвится, и только иуда бесплоден и неизменен.

ЗЫ. А как Анатолий Иванов обращается со временем! Какие у него флэшбеки! Истинный мастер, браво!