4

   Платоновский "Котлован" и "Чевенгур" для читателя - настоящее испытание. Не меньшее испытание - и писать о таких книгах. Постараюсь без воды и максимально по сути дела.

      Первый камень преткновения для читающего - сложнейший язык и умопомрачительная метафорика. Много распространяться об этом не буду, потому как не филолог, и вообще об этом отличную лекцию прочел переводчик Виктор Голышев (Как читать "Котлован"). От себя добавлю, что не всякому по душе придутся выражения типа "из изб пёр чад". С другой стороны, читая Платонова быстро, рискуешь пройти мимо таких маленьких жемчужин образности, как "по земле шуршали люди".

 
      Вторая существенная сложность с текстами Платонова состоит в том, чтобы пробраться сквозь суровую пересеченную местность истории, где сплошь и рядом расстрелы кулаков, где диктатура пролетариата, где вопиющая нищета, где умирают от голода и холода дети, где страна, застрявшая в хаосе военного коммунизма и коллективизации. Если абстрагироваться от этой "внешней" тьмы и заглянуть вместе с Платоновым во тьму внутреннюю, в "глубины народа" (если вспомнить мамлеевскую формулировку), где черным-черно, как на картинах Эда Рейнхарда, но вместе с тем именно там, de profundis, на дне заскорузлых, первобытных сознаний происходят микродвижения, по своей красоте не сравнимые решительно ни с чем.

      "Вощев подобрал отсохший лист и спрятал его в тайное отделение мешка, где он сберегал всякие предметы несчастья и безвестности. "Ты не имел смысла жизни,– со скупостью сочувствия полагал Вощев,– лежи здесь, я узнаю, за что ты жил и погиб. Раз ты никому не нужен и валяешься среди всего мира, то я тебя буду хранить и помнить."" В этом небольшом отрывке - бездны чувств. Или еще: "Она глядела на небо из окна школы и видела звезды над тишиной ночи. Там было такое безмолвие, что в степи, казалось, находилась одна пустота и не хватало воздуха для дыхания; поэтому падали звезды вниз".

       Выстроенная Платоновым драматургия повествования - это Кафка на русских дрожжах. Здесь медведь работает на кузне молотобойцом, а герой Саша Дванов просыпается среди холода степи, обнятый чужим человеком, который просто шел рядом, увидел спящего и решил, что вместе они не замерзнут. Эпизод в ночлежке, где люди нарочно убегают от "горя своего скучного" в состояние сна, а Дванов всех их будит в поисках какого-то увиденного во сне сундука, - вроде бы рядовой эпизод, но, как и после Кафки, не отпусает долго. К счастью не всегда Платонов мрачен и абсурден. В "Чевенгуре", например, есть глава, события которой происходят не в степях рассейских, а непосредственно в Москве. Глава эта, по моему скромному мнению, не оставит равнодушным ни ценителей Ремарка, ни ценителей Булгакова. Ее вполне можно считать самостоятельной новеллой внутри романа.

    В-общем, если вы завидуете едущему на Канары соседу и хотите, чтобы его олл-инклюзивы встали ему поперек горла - подсуньте ему незаметно в саквояж томик Платонова. Пусть попробует прочесть его в шезлонге за коктейлем.