4.5

Музыка-ассоциация: Украинская народная песня - Нiч яка мiсячна

Этой книги в детстве я боялась, как огня. К моему страху добавлялось еще и то, что моя родительница упорно настаивала на том, чтобы я все-таки прочитала "Вечера", что само по себе странно, ведь она никогда не заставляла меня читать книги. Что делать, маленькая я прочитала эту книгу залпом, без чувства, толка, расстановки, и умудрилась напугаться так, что к Гоголю все оставшиеся годы своей жизни подбиралась крайне осторожно, предусмотрительно начитавшись спойлеров и кратких содержаний, чтобы быть абсолютно уверенной, что ничего меня больше не напугает.
Что и говорить, из "Вечеров" я запомнила только то, что они у меня есть, поэтому решила перечитать это все в более сознательном возрасте и угадала. Лучше возраста, чем 16-17 лет для этой книги и придумать нельзя. Возраста, в котором уже познал какую-то часть сути мира, но еще не потерял окончательно веру в чудеса украинской земли.

"Вечера на хуторе близ Диканьки" - это книга, после которой хочется влюбиться. До мурашек по телу пробирают искусно подобранные Гоголем описания природы и очаровательных малороссийских хуторков. А эти милые и трогательные ухаживания парубков за красными девицами! "Серденько мое..." В который раз убеждаюсь, что родилась определенно не в то время.
Но не обошлось и без пугающей мистики. На мой взгляд, единственная страшная повесть в этом сборнике - "Страшная месть" с ее восстающими мертвецами, выходом душ из тела и вещих сновидений. Вероятно, для создания атмосферы, скажем, на праздник Хэллоуин, и не подобрать лучшего рассказа.
Конечно же, не может не поразить фантазия автора. Напоминаю, Гоголь жил в аж девятнадцатом столетии, а писал такие фантастические вещи, до которых не додумаются и современные авторы.
Отдельной похвалы (разумеется, после абсолютно волшебного и сочного языка повествования, о котором все сказали уже очень много) заслуживает типичный гоголевский юмор, который, по-моему, присущ только ему. Сколько за свои годы я успела прочесть книг, но никто из классиков не смог переплюнуть ироничные и искристо-саркастичные замечания Николая Васильевича:

— Слышишь, Влас, — говорил, приподнявшись ночью, один из толпы спавшего на улице народа, — возле нас кто то помянул черта!
— Мне какое дело? — проворчал, потягиваясь, лежавший возле него цыган, — хоть бы и всех своих родичей помянул.
— Но ведь так закричал, как будто давят его!
— Мало ли чего человек не соврет спросонья!
— Воля твоя, хоть посмотреть нужно; а выруби-ка огня!
Другой цыган, ворча про себя, поднялся на ноги, два раза осветил себя искрами, будто молниями, раздул губами трут и, с каганцом в руках, обыкновенною малороссийскою светильнею, состоящею из разбитого черепка, налитого бараньим жиром, отправился, освещая дорогу.
— Стой! здесь лежит что-то; свети сюда!
Тут прислало к ним еще несколько человек.
— Что лежит, Влас?
— Так, как будто бы два человека: один наверху, другой нанизу; который из них черт, уже и не распознаю!
— А кто наверху?
— Баба!
— Ну вот, это ж то и есть черт!

Что еще сказать, Гоголь мастер своего дела, и я искренне счастлива, что до нас дошли его столь ранние, наполненные поэтикой невинной юности, произведения, которые окунают в атмосферу тайн и загадок, заставляя вновь и вновь желать посетить этот самобытный уголок планеты, в котором живут бок о бок с людьми русалки и лешие, ведьмы и черти, ни на секунду не дающие забыть, что волшебство всегда рядом с нами, стоит только в него поверить.