2 " - Только не барабань так громко, Оскархен."

Представьте себе, что у вас невыносимо болит голова, и где-то вдалеке в это время повторяется в рваном непонятном ритме металлический звук, чьё происхождение невозможно идентифицировать. Представили? Вот теперь у вас есть представление о моих ощущениях от этой книги. Голова не болела, но звук не хотел становиться знакомым. Да, я, пожалуй, никогда в жизни не слышала детского жестяного барабана, чтобы опознать неживой навязчивый стук, но могу себе его представить. А вот книг, которые пытаются казаться умнее, чем они есть на самом деле, в своей жизни я видела множество, и поверьте - как раз такой случай.

Обласканная критикой, различными премиями, вплоть до самых серьёзных, с оскаровской экранизацией (фильм не видела, ругаться на него не буду, возможно, киношники смогли сделать из этого текста нечто удобоваримое) книга невыносимо скучна - это первое. Второе - книга до мерзости физиологична, включая акты соития, дефекации и моногочисленные случаи рвоты. И ладно бы, если бы это давало что-то сюжету, но его как не было, так и нет...

Короче, дело такое: маленький Оскар, рождаясь, слышит, что мать подарит ему на трёхлетие жестяной барабан. До трёх лет он старательно растёт и делает всё, что положено деткам: ради этого барабана. Но при этом видит, что взрослые лгут, прелюбодействуют и вообще ведут себя не так, как сами требуют от других. К примеру, маленький Оскар не уверен точно, что господин Мацерат - его отец, потому что существует ещё Ян Броцки, с которым мать встречается каждый четверг (практически на глазах у ребёнка):

Может быть, именно Ян и высказал желание не водить меня больше на Тишлергассе, а оттуда в кафе Вайцке. Он порой бывал очень стыдлив, стыдливее даже матушки, не видевшей ничего особенного в том, что я становлюсь невольным свидетелем истекающего часа любви, в законности которого она всегда, и потом тоже, была глубоко убеждена.

И мальчик решает, что надо как-то избежать возможности стать взрослым, План таков: сверзиться вниз головой с лестницы в подвал. План осуществлён, мальчишка расшиб голову и что-то там ещё и ... перестал расти. Но не взрослеть. Книга в 736 страниц - история его жизни, начиная от странной бабушки в четырёх юбках одновременно, пускающей под эти юбки беглого поджигателя, что и стало началом рода, а потом и внука, когда ему срочно надо спрятаться от мира, а лучше места, чем это, пропитанное запахом прогорклого масла, не найти, до случая, который привёл самого Оскара в специализированное заведение не только потому, что он психически нездоров, но и по решению суда. Допустим, бывают семейные саги объёмом и побольше и тоже с большим количеством второстепенных персонажей, но тогда неплохо бы и в этой книге излагать историю языком, который дал бы возможность зацепиться за кого-то, начать сопереживать. Не спорю, есть моменты очень поэтичные, красивые метафоры и неожиданные сравнения:

Сотни выбивающих ковры женщин могли опрокинуть небо, могли затупить крылья молодых ласточек и несколькими ударами заставляли рухнуть маленький храм, воздвигнутый Оскаром в апрельском воздухе из барабанного боя.

Улыбка Шму напоминала улыбку копии, нарисованной с копии якобы подлинной "Моны Лизы".

Но в процентном соотношении такого тут, может, процент, а то и меньше. А вот вам образчик стандартного предложения/описания:

а на дощечке сидел я, правой рукой вел закольник, а левой -пренебрегая возражениями Корнеффа, который хотел сделать из меня правшу, -заставлял деревянные груши, державки, железные киянки громыхать и лязгать, бучарду ухать и сразу всеми шестьюдесятью четырьмя зубами одновременно грызть и растирать камень: счастье, хоть это и не был мой барабан, счастье, хоть это и был лишь эрзац, но ведь вполне допустимо и эрзац-счастье, оно, может, только и существует в виде эрзаца, счастье это всегда эрзац счастья, оно откладывается пластами: счастье из мрамора, счастье из песчаника, песчаник с Эльбы, песчаник с Майна, твой песчаник, наш песчаник, счастье кирххаймерское, счастье гренцхаймерское, твердое счастье -ракушечник.

Рассказчик постоянно перескакивает с первого лица на третье, то он как бы сам там был, а то это уже Оскар, и как он его с собой соотносит - так и непонятно до конца. Иногда всё-таки кажется, что личностей тут две: Оскар, инвалид с детства, который всё же имел какие-то занятия: выступал в "цирке уродов", учился на гранитчика, позировал художникам, и сумасшедший, описывающий всё, что у него мелькнуло в голове. Вот это "мелькнуло" в основном и содержит те вещи, которые в момент выхода книги шокировали и оскорбляли, скажем, сенат Бремена, отказавшийся почтить книгу очередной премией. Думаю, вот такой пример, явно нацеленный на оскорбление чувств верующих, объяснит, что я имею в виду:

Выводы: я отмучилась, ура! Не хочется лезть в глубокие разборы, где тут замаливал грехи своей гитлерюнгендовской юности Грасс, в где он тут чует свою причастность к польским корням, просто потому что я совершенно устала от книги. Как говорил Бруно - санитар, ухаживающий за Оскаром:

Господин Мацерат самый безобидный из моих пациентов. Он никогда не выходил из себя до такой степени, чтобы мне вызывать других санитаров. Правда, он несколько больше, чем следует, пишет и барабанит.

Барабан, выражающий, по мнению Оскара, чувства, настроения, намерения, рассказывающий истории, смывающий горечь и подсвечивающий цели, остался для меня нудной жестяной игрушкой, на одной ноте долбящей прямо в больную голову...

На белой окружности моего барабана трудно экспериментировать. И мне это следовало учесть.