3.5

В предисловии обещали, что этот курс отличается от стандартных тем, что представляет читателю развитие литературы в России в виде плавной кривой, а не точками на графике, как это чаще всего бывает. Стало любопытно. Действительно, обычно литература у нас – это «Слово о полку Игореве», затем Ломоносов, Державин, Пушкин, Гоголь и понеслось. Между тем, от автора Слова до Державина несколько столетий. И что? Пустых?

Ну и я вообще люблю иногда почитать, как теперь преподносят русскую литературу.

Уже первые главы показали, что обещанное в аннотации не совсем правда. Впрочем, наверное, здесь не столько вина автора, сколько доступность текстов. Что там у нас вообще сохранилось с 10-11 века? Тем не менее, первая глава книги пытается заполнить эту пропасть, ссылаясь на то, что в упомянутом промежутке у нас практически не было светской литературы. Имелась преимущественно церковная, причем часть – это переводы с греческого и латыни, остальное – жития, патерики, четьи-минеи (сборники поучительных житийных текстов на каждый день), сказания о княжеских походах и совсем немного страноведческой литературы (начиная примерно с 14 века), вроде «Хождения за три моря» Афанасия Никитина. Впрочем, последнее уже сильно позже (это 15 век). Неудивительно, что подобные произведения не попадают в школьную программу, явно не самое легкое чтение, хоть и исполненное навязчивой морали. Зато в этой церковной (и около) литературе есть, где покопаться, а филологам, так и вообще раздолье – разные стили, множество метафор, усилений, повторений и прочих словесных рюшечек и оборочек (вроде синтаксического параллелизма), названия которых я регулярно забываю. Немногочисленные, но достаточно яркие примеры (на радость ленящемуся читать первоисточники читателю, вроде меня) автором приводятся. Вот, например:

«…И уже не идолопоклонниками зовемся, но христианами,

не без упования еще живущими, но уповающими на жизнь вечную.

И уже не капища сатанинские воздвигаем, но церкви Христовы созидаем;

уже не друг друга бесам закалаем, но Христос за нас закалаем, закалаем и раздробляем в Жертву Богу и Отцу.

И уже не как прежде, жертвенную кровь вкушая, погибаем, но, пречистую Кровь Христову вкушая, спасаемся». («Слово о законе и благодати» митрополита Илариона, 11 век).

Что касается увлекательных повествований, то автор отсылает всех к фольклору. Там, мол, пожалуйста, вам и сказки, и былины, и восхищенное внимание зачарованных волшебным действием слушателей. Но в устной традиции. А что устное, то выходит и не литература.

Надо отдать должное автору, первая часть книги, которая до 18 века включительно, написана строго, лаконично, толково и вместе с тем достаточно увлекательно. Четко выделены жанры, приведены отличные примеры стилистических подходов к тексту. Основной вопрос, который возникает, насколько вообще все написанное в принципе читалось? И кем? Есть же мнение, что у нас был провал примерно в 8 столетий между относительно грамотным 12 веком (см. новгородские грамоты) и началом 20. Все, что между — это из серии «узок круг». Ну и доступность книг, как таковая, тоже играет не последнюю роль, если не первую. Все-таки есть ощущение, что церковные тексты это не литература как таковая. Не считаем же мы литературой научные статьи или тексты лекций, предназначенные для устного изложения. В общем, вопросов много.

Тем не менее, в 17 веке появляется, наконец-то, светская литература – всякие рыцарские и авантюрные романы. Рыцарские, ясное дело, переводные, но есть уже и свои – вроде «Повести о Горе-злосчастии» и «Повести о Савве Грудцыне». В последней «юноша Савва в чужом городе согрешает с женой хозяина дома, где остановился. К грешному юноше привязывается бес, который вынуждает его подписать отречение от Бога. Бес всюду сопровождает Савву, поступает с ним в войско, где становится оруженосцем, и Савва с его помощью совершает великие подвиги. Затем Савва тяжело заболевает, раскаивается, к нему является Богородица, которая требует, чтобы он пришел в церковь. В церкви с неба падает его отречение, с которого стерты все слова, – и Савва, выздоровев, уходит в монахи». В общем, своеобразная смесь романа, поучения и сказки. Мне даже интересно стало это прочитать.

18 век (как ни странно) представлен преимущественно стихотворными произведениями, начиная от скоморошьих песенок и заканчивая одами. Да, тут мы уже переходим к товарищам Ломоносову, Тредиаковскому и Сумарокову и их высокой поэзии. Для оживления приводится вот такой фрагмент из полемики Тредиаковского и Ломоносова по поводу правописания падежных окончаний прилагательных:

«Ломоносов – Тредиаковскому:

…Языка нашего небесна красота

Не будет никогда попранна от скота.

Тредиаковский – Ломоносову:

Когда по-твоему сова и скот уж я,

То сам ты нетопырь и подлинно свинья».

Про прозу короче и меньше. В основном – это всяческие пьесы и немного Карамзина («Бедная Лиза», конечно же). Из любопытного:

«Сумароков был горячим противником романов; он считал, что романы пишут люди низкого происхождения для развлечения невзыскательного читателя. Он даже посвятил этому жанру небольшую критическую статью («О чтении романов»), где говорил о вреде романов в целом: «Романов столько умножилось, что из них можно составить половину библиотеки целого света. Пользы от них мало, а вреда много. Говорят о них, что они умеряют скуку и сокращают время, то есть: век наш, который и без того краток. Чтение Романов не может назваться препровождением времени; оно погубление времени. Романы писанныя невежами читателей научают притворному и безобразному складу, и отводят от естественного, который един только важен и приятен».

Иными словами, романов пока совсем мало, тогда как на Западе уже вышли и «Робинзон Крузо», и «Манон Леско» и «Дон Кихот». Впрочем, последний роман Сумароков считал стоящим.

Зато появляются толстые журналы и вообще, видимо, желание самовыражения через текст. Если уж даже имератрица не могла удержаться. Кстати, трудно не согласиться с ней в том, что «что сатира должна быть «улыбательной», что ее цель – мягко посмеиваться над устаревшими нравами и предрассудками».

В 19 веке история литературы в этом учебнике все больше заменяется историей вообще, и чем дальше, тем больше это книга про литературу, как оборочку к политике, а не наоборот. Наверное, это в целом оправданно, в конце-концов, 19 век – время расцвета литературной критики и толстых журналов, с удовольствием предоставлявших для этого свои страницы, а критика не может быть оторвана от общественной жизни. Автор все так же стремиться уложить многое в краткий пересказ тенденций и публикаций, но почему-то вот эта последняя часть читается с меньшим энтузиазмом. Слишком уж галопом по Европам мчится текст, местами превращаясь практически в набор подзаголовков, слишком много отдается идеям, а не текстам. Пожалуй, мне было бы интереснее почитать о том, что читалось и обсуждалось в салонах, какие романы предпочитали девицы, какие — уважаемые мужи, что было модным у читающей публики, а не только о том, что занимало критиков и литературоведов. Тем не менее, в этой части тоже много любопытного, но в паре слов это уже не перескажешь.

Резюме: в целом это хороший краткий обзор русской литературы с 10 по 19 век, достаточно строгий и объективный. Книга есть в аудио, но за счет лаконичности стиля и достаточно высокой концентрированности содержания на слух воспринимается достаточно тяжело (кроме того, я пыталась слушать в авторской озвучке, а там еще сильно мешают рыдающие интонации). Так что рекомендую печатный вариант, к которому я и перешла в дальнейшем, он воспринимается куда лучше.

Не могу не отметить здесь, что какое-то время назад мне попадался подобный обзорный курс литературы «Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век», написанный Александрой Барковой по мотивам лекций, которые она читала.

Здесь стиль совершенно иной. Если Ирина Лукьянова академична и лишь изредка позволяет себе оживляющие текст примеры и сдержанную иронию, то у Александры Барковой – это практически разговорный язык, за которым видно искренне увлеченного человека с горящими глазами и пылающими щеками, но вместе с тем весьма несдержанного и часто неоправданно самоуверенного. Я начинала читать ее курс, но для меня он казался немного слишком эмоциональным. Впрочем, может быть и стоит для сравнения попробовать еще раз.