5

Я плакал в троллейбусе.
Я плакал, когда пылесосил.
Когда жарил свинину в винном соусе и гулял на Чистопрудном бульваре.
Плакал в подушку.
Кажется, «я выплакал слишком много слез» для своего возраста и пола. Раньше мне было неловко плакать, но потом мне как-то открылось, что пушкинская строчка «над вымыслом слезами обольюсь» касается литературы, и стало легко. Слезы, пролитые над книжкой, не сентиментальность, а намек на то, что есть душа, решил я. И хоть не все ученые согласны с этой гипотезой, я перестал стыдиться. Просто разложил в задние карманы всех своих штанов по носовому платку.

В троллейбусе и на Чистопрудном бульваре я плакал, слушая роман Евгения Водолазкина «Лавр». И тут совершенно невозможно остаться с сухими глазами, потому что роман о милосердии. О сострадании и любви к человеку. По сути, «Лавр» – агиографическая литература. Житие. А еще точнее, это история жизни русского средневекового врача, целителя, четыре основные этапа которой рассказаны в виде разных по жанру житий.
Перед нами: святой,
юродивый,
странник,
пустынник.
«Отцы пустынники и жены непорочны!»

Действие происходит в районе 7000 года от сотворения мира, конец XV века от рождества Христова. Все ждут конца света, который так и не наступает. Но автор хочет нам сказать, что события романа разворачиваются вне времени, ведь только тела заперты в конкретной эпохе, а любовь, Бог и наша бессмертная душа существуют в вечности. Герои «Лавра» имеют возможность видеть прошлое и будущее, слышать друг друга на расстоянии. И эта идея вневременности, метафора голоса на расстоянии, мне кажется самой интересной. И вот в каком ключе.
Ведь перед нами не производственный роман о средневековых врачах. Это роман о русской святости. Источником вдохновения автору послужили совершенно конкретные русские жития. И заслуга Водолазкина, доктора наук, специалиста по древнерусской литературе, в том, что он напоминает нам, какая она, эта необычная русская святость.
Как свидетель чудес,
приносит нам забытые рассказы
и диковинные древности.

В самом деле, знаем ли мы древнерусскую литературу? Боюсь, далеко не все могут вспомнить «Му-му» Тургенева. А литература Древней Руси – воспринимается чем-то соседствующем с наскальной живописью. Но дело в том, что, несмотря на разрывы и революции, в русском историческом сознании наблюдается преемственность, и принципиальные черты политического идеала, яркие исторические переживания далекой древности и большие идеи, возникшие столетия назад, – никуда не делись. Они продолжают жить в нас. И подобная информация, запечатленная в национальном сознании, имеет особенность воспроизводиться на каждом новом историческом этапе.
Эту идею высказывал философ Г.П. Федотов. Он говорил, что такую преемственность невозможно выразить единой идеологической формулой. Пока народ жив, всякие определения остаются неполными и неточными. Но ни одна из существующих черт народа не исчезает. Некоторые из них могут терять в истории доминирующее значение, но это не значит, что они не оказывают влияния на будущее.

То есть, читая древнерусскую литературу, всматриваясь в поведение житийных героев, изучая характер русской святости, мы можем лучше понять себя. Услышать этот голос на расстоянии. И, может быть, я извел столько носовых платков потому, что чувствовал родство. Чувствовал себя не просто изолированным индивидом, идущем по весенней Москве 2014 года с наушниками в ушах, а частью большого рода, воплощенным этапом исторического движения моего народа. Сотню лет назад здесь шел Борис (и также зацветала сирень), через сотню лет пройдет Борис. А я – тот Борис, который идет здесь сейчас. Сознание рода дает точку опоры в жизни. Я вспоминал Флоренского, который говорил, что род стремится к выражению своей идеи в истории, а перед отдельным человеком стоит задача сохранения культурных и общественных ценностей. Тот далекий Борис нес ответственность передо мной за «достояние рода», а мне нужно нести ответственность перед Борисом из будущего. А я даже «Войну и мир» не дочитал.

Роман Водолазкина не лишен недостатков: излишних физиологических подробностей, непрописанных персонажей. В нем фальшивая концовка. Но все это можно простить за тот диалог с предками, который Водолазкин нам организовал. За возможность почувствовать связь со своим народом и историей. За ощущение опоры в этой холодной Москве. И в этой жаркой Москве.