3.5

Я долго вчитывалась в эту книгу, и сначала она мне не нравилась. Потом немного втянулась в разнообразие героев и «рассказов в рассказе», и стало чуть интереснее. Наконец, где-то к середине книги текст стал очень естественно переплетаться с мыслями, ассоциациями, обрывками исторических знаний, рассказами родителей и их друзей о Франции 60-70-х годов, и вот тогда для меня начали проступать его глубокие смысловые посылы. В книге несколько разных сюжетных линий, по-разному проработанных и поставленных в разные исторические и социальные контексты. Эмигрантская линия мне показалась совсем поверхностной, надуманной, шаблонной, состоящей из каких-то «сплетен в виде версий» и, в общем квазилитературной, как предвзятые репортажи на телевидении. Линия студенческих протестов заинтересовала больше и переживалась как прогретая яркими эмоциями юношеского максимализма. Философская линия оказалась для меня слишком краткой и рваной, пожалуй, только реакция Сартра на смерть Камю произвела впечатление. Любовные линии оставили во мне эффект незавершенного действия. А вот линия – и даже не линия, а сюжетное древо - взросления главного героя действительно увлекла, хотя и не сразу.

Мы редко замечаем, как время течёт сквозь нас, редко задумываемся, что мы являемся сверстниками определенных поколений и современниками конкретных исторических событий. Эта книга фокусирует внимание на том, что люди и события создают «стиль эпохи», в котором растут и который перенимают следующие поколения. Мишель – дитя замечательного послевоенного времени, в котором ещё играют в шахматы в маленьких бистро и на бульварах, фотографируют мир, а не себя, слушают пластинки, дружат, влюбляются, но главное – в нём ещё всерьёз общаются друг с другом: ходят в кино, чтобы спорить о нём, делятся мыслями и впечатлениями, рассказывают истории о времени, о жизни, о себе. Людям ещё есть, о чём поговорить, они во многом хотят участвовать и быть вместе. Ещё почти нет современного равнодушия под маской толерантности, отчуждения в виде вежливости и безразличия в смеси с фальшивой участностью – люди ещё готовы считаться друг с другом и признавать в другом Другого. Это время – когда можно расстаться, потому что вы не сходитесь в философских или политических взглядах. Это время, когда можно добровольцем пойти воевать в Алжир, чтобы обдумывать и проверять свои собственные идеи государственного переустройства. Это – время, когда осознаётся тот факт, что нельзя что-то читать или смотреть не потому, что это запретно, а лишь потому, что «ты ещё не успел пожить», чтобы это смотреть или читать. Это, наверное, последнее время личностной подлинности с недевальвировавшим нравственным законом внутри человека.

Думаю, книга хороша именно этим – ностальгическим погружением в тот человеческий мир, где ещё господствует реальное, а не виртуальное, властвует живая жизнь, а не симулякры. Сегодня мы вряд ли можем представить себе ситуацию, что кто-то всерьёз обсуждает с подростком Рембó или Кафку, воспринимая их при этом равными собеседниками. Сегодня границы между возрастами напоминают военные траншеи, но в 60-е разнообразие подростковых субкультур ещё только начинает оформляться, и Мишелю находится естественное место во взрослом мире: он – надёжный друг для Сесиль, спасение и исповедник для Саши, ученик для Игоря, слушатель - для Леонида… Когда рушится его семья, он не остаётся один – другие «отцы» из маленького клуба «Бальто» с разными мировоззрениями, разными судьбами, разным внутренним опытом и пережитыми травмами вовлекают его во взрослый мир, в котором, по сути, нет пресловутой проблемы отцов и детей. И они учат его, наверное, главному: ты жив? – так давай, живи!