4 «...это была самая настоящая жажда любить — безразлично, кого из них.»

Второй том романа-эпопеи «В поисках утраченного времени» дался мне несколько сложнее первого и от того читался, по ощущениям, значительно дольше.
Нет-нет, текст всё так же красив, стилистически интересен, в хорошем смысле сложен, он не растерял ни своей чарующей образности, ни тонкого психологизма, ни точности штрихов, рисующих не только характеры персонажей, но и образ целой эпохи. Сохранилась и, кажется, даже стала ярче потрясающая, импрессионистская по сути своей атмосфера, так восхитившая меня с первых страниц первого тома, звуки, запахи, вкусы – всё словно материализуется, реальность сливается с воспоминанием и строка, превращаясь в тропу, сворачивает в сторону, затем в другую и, в конце концов, уводит незадачливого читателя в такие дали, из которых непросто бывает вернуться.

Что же не так?
Да в общем-то, лишь одно — герой взрослеет, и по ходу дела превращается потихоньку из милого чувствительного ребёнка в довольно неприятного молодого человека, таких ещё недавно частенько называли «мажорами». По мере роста он приобретает целый букет не самых привлекательных качеств и привычек, от мнительности и ипохондрии до злоупотребления алкоголем и эмоционального шантажа по отношению к близким.
Будучи наблюдательным, но абсолютно незрелым в личностном плане, он с ребяческой категоричностью судит о вещах и людях, которых не понимает, но при этом катастрофически зависим от мнений окружающих, всё время стремится произвести на них впечатление и не может вынести малейшего их неодобрения. Ну и, конечно, ищет объект, на котором сможет опробовать пробуждающиеся чувства. Действует он не слишком активно, однако, если уж выходит из раковины, то не брезгует методами самыми разными, от навязывания своего общества едва знакомым людям до походов в дома свиданий. Таким образом второй том сплошь почти состоит из подростковых невротических метаний и бурления гормонов.

Однако стоит отдать должное автору, все эти нюансы характера лирического героя он подробно анализирует и обнажает перед читательским взором с честностью хирурга (или патанатома), ни на секунду не пытаясь оправдать или приукрасить то, или иное движение его души. И за одну эту честность уже невольно хочется простить герою все его ошибки.

Да и достойно ли читателю, давно уж пережив, к счастью, тот мятежный период, в котором пребывает юный герой, судить его свысока? Не лучше ли вспомнить собственные терзания той поры, когда всё на свете служит лишь фоном для разгула неокрепших чувств, когда каждая симпатия грозит непременно перерасти в Любовь Всей Жизни, а разлад с объектом её воспринимается как катастрофа вселенского масштаба?
Вспомнить и взглянуть на героя с понимающей улыбкой.
Перерастёт).