4.5

Увидела в библиотеке книжку - изданную еще в ранних 90-х... Оказывается, тогда придумали еще такую серию. ))

Как я поняла, заглянув в комментарии, Волошин не очень увлекался писанием дневников... Так что здесь, видимо, собрали все, что удалось собрать. Получилось всего два небольших раздела - юношеский дневник о путешествии в Европу за 1900 год и дневник мучительных наблюдений и размышлений относительно, так сказать, личной жизни - то есть, отношений с любимыми женщинами. Видимо, поскольку это действительно очень мало, то сюда еще для объема добавили некоторый кусок из эссе и статей искусствоведческого характера, который почему-то отнесли к "автобиографической прозе", не поняла почему. В действительности это, судя по всему, действительно статьи, которые Волошин публиковал в журналах и газетах в качестве корреспондента.

Сразу честно признаюсь, что из книжки прочитала только дневники - это мне интересно... )) То есть, статьи и эссе - это тоже интересно... Но книжка библиотечная, и там же не будут ждать до бесконечности, а подобный материал нужно читать вдумчиво, не спеша. Может, потом как-нибудь. ))

Итак, дневники. Первая часть - про путешествия - вообще получилась очень милой и забавной. Собственно, тут даже не то что личный дневник Волошина, это скорее коллективное творчество. В 1900 году группа молодых людей договорилась совместно отправиться путешествовать по Европе, при этом они еще хотели поставить эксперимент и уложиться в какую-то строго определенную сумму (небольшую). Хотели, значит, доказать, что можно с пользой и удовольствием путешествовать и за вполне небольшие средства. При этом они договорились, что будут вести по очереди записи в журнале путешествий - этот журнал тут и помещен. Не только Волошина - все-таки будущий поэт и классик отечественной литературы! - но и остальных читать было интересно. Все пишут с юмором и самоиронией, записывают и туристические наблюдения, и разные забавные моменты. В сущности, тут у них получился как бы отечественный аналог знаменитой джеромовской книжки "Трое в лодке, не считая собаки". :tongue: Хотя молодые люди определенно не ставили себе целью повторить Джером Джерома... об этом никаких упоминаний... Так что вот я и думаю - может, в то время это был просто такой распространенный тип литературы. А уж Джером Джером - да и Волошин со товарищи - просто сотворили на нее, так сказать, дружеский шарж. ))

Вот вторая часть - глубоко личные дневники, которые сам Волошин назвал "История моей души" - производит уже совсем другое впечатление. Это действительно что-то такое трудное и вязкое... хотя тоже, конечно, очень интересно и познавательно. Как слепок эпохи и определенной части тогдашнего общества - конкретнее, литературной и окололитературной тусовки. Богемы. То самое, что позднее назовут серебряным веком и декадансом.

Вот я читаю и думаю, что декаданс - это тут совершенно точное определение. Очень извиняюсь за свою культурную дикость, но я все время при чтении некультурно думала, что всем им там не помешало бы наблюдение у хорошего психиатра... (( Ага, где бы его еще взять в то время, когда сама дисциплина только еще формируется. Нет, но серьезно - это же просто какие-то массово наведенные истерия с психозом. А я еще читала письма Цветаевой и думала, что Цветаева, должно быть, какая-то странная... Потом читала дневники Гиппиус и думала, что Гиппиус капец какая странная... И вот, оказывается, что это такая эпоха и такая тусовка - там все были такие. Со странностями и придурью. И Цветаева на этом фоне еще выглядит просто как образец здравомыслия. ((

А вот тут, в упоминаниях Волошина - люди на полном серьезе создают новые религии и определяют себя в первосвященники, общаются с духами и проникают в астрал и прочие всякие тонкие миры... Волошин, сам по себе вообще тоже человек довольно здравомыслящий, тоже изо всех сил старается тут проникнуться и соответствовать. Тоже что-то почувствовать из астрала и тонких миров. Как все окружающие. Тем более, его тут угораздило влюбиться в одну такую тонко чувствующую девицу - она же дочка богатого купца, которая (с жиру бесится) страдает от грубости реального мира. Да, он тоже общается со всеми этими медиумами и экстрасенсами (как сейчас выражаются). Вступает в масоны (это же просто каждому продвинутому человеку необходимо, ага). Мне кажется, это даже не настоящие масоны, а что-то вроде игры не знающих, как еще повыделываться людей. Перформанс. Как сейчас выражаются.

А с девицей вышло все очень печально. Волошин на ней женился, но она через некоторое время вообразила, что у нее более тонкое чувство к поэту Вяч.Иванову. Так что ей просто позарез необходимо войти в семейство Иванова еще одной женой. Для Волошина все это было очень тяжело, судя по тому, как он это описывает в дневниках - и отношения на первоначальном этапе, когда все его убеждали, что девица очень ранимая и тонко чувствующая! И уж тем более потом, когда у нее возникла такая астральная лирическая связь. Собственно, поэтому он и взялся за дневники, хотя так-то не имел к ним склонности. Как тут написано в комментариях. Видимо, рассчитывал, что это будет такое средство работать над собой и воспитывать в себе тоже способность тонко чувствовать.

Я даже не выдержала и глянула в википедии - по скупым упоминаниям уяснила, что тонко чувствовать, видимо, куда выгоднее для жизни. Потому что Волошин умер довольно рано, едва дожив до пятидесяти, а его возвышенная супруга спокойно прожила до 90 лет. В Германии, куда она, ясное дело, эмигрировала. Я бы сказала, что это очень выразительный факт, если русский человек в 30-е годы ХХ века предпочел жизнь в Германии... тонкие чувства, они такие... ((

А Волошину еще потом вот надо было в каких-то отношениях состоять с Черубиной де Габриак. О чем он тоже упоминает в дневниках, в совсем уж обрывочных записях. Та вообще была начисто сумасшедшей. Судя по этим записям. Ну да ладно, его дело. Я все равно при упоминании о Волошине буду вспоминать скорее то, что мелькает в воспоминаниях разных лиц - как он в годы гражданской войны и разрухи старался помочь голодающим и потерянным людям...

«…Слушали дивную музыку, которая звучала из глубины собора и застывала между стенами храма в виде разноцветных стекол».
***
«Мы стали подниматься по очень крутому каменистому руслу протока на холм, где проходит граница между Баварией и Тиролем. Там была прорублена просека и стоял столб. Мы широко расставили ноги, так, чтобы одна нога находилась в Тироле, а другая в Баварии, и глубоко наслаждались этим интернациональным положением в течение нескольких минут».
***
«Действие вина на высоте оказалось очень сильное, т.к. Леонид, выйдя из хижины, в которой он выпил четверть половины литра слабого вина с водой, слушая шум потока, говорил: «Какой сильный ветер» - и, указывая пальцем на вершины гор, прибавил: «Даже все вершины гнутся».
***
«Мы обошли громадное туловище собора по большим дворам, заросшим травой, и вступили в лабиринт Ватикана, похожий на беспорядочное нагромождение зданий, выросших одно на другом, подобно листьям кактуса».
***
«Князь убеждал нас идти обедать в какой-то необыкновенно дешевый по виду ресторан, который он только что видел на улице… на улице… (тут он полез в свою записную книжку) divieto affisione. Нам, конечно, пришлось отказаться от мысли найти эту тратторию, так как divieto affisione означает запрещение налеплять объявления – надпись, встречающаяся почти на всех итальянских домах, которую князь по свойственным ему особенностям принял за название улицы».
***
«… После любовались озером, по которому плавали лебеди. Но Алексис со свойственной ему прозаичностью доказал, что это не лебеди, а утки».
***
«Так как все кратеры в Западной Европе составляют теперь собственность предпринимателей, то с нас потребовали по лире».
***
«М.: «Зачем же вы сказали мне, что нужно восторгаться этим Ангелом?» Я: «Потому что Вы подходили к нему, чтобы судить его. А надо подходить так, точно он Вас судить будет».
***
«…У нее руки лодочками, точно змеиные головы».
***
«Теперь начинаю бояться, что я слишком верю всему, что говорят про меня. Мне сказали: ты никогда не любил – и я верю. И это становится так. Мне говорят: ты запутался в словах, ты лжешь – и я вижу только ложь в своих словах. Мне кажется теперь, что я потерял вкус правды».
***
«М.: «Мне бы хотелось, чтобы пришел гигант, взял бы меня на руки и унес. Я бы только глядела в его глаза и только в них видела бы отражение мира… Все доходило бы ко мне только через него. Я бы ему рассказывала сказки, а он бы для меня творил бы новые миры – так, шутя, играя. Неужели этот гигант никогда не придет…» Я думал, что я всегда ведь тоже ждал великого учителя, но он никогда не приходил, и я видел, что я должен творить сам и что другие приходят и спрашивают меня. Но я не сказал этого».
***
«Каким бы я мог быть великолепным французом. В конце концов, единственное, что соединяет меня с Россией, - это Достоевский. Может быть, потому, что я его дольше всего отражал в себе в самый восприимчивый период моей жизни. Я зеркало. Я отражаю в себе каждого, кто становится передо мной. И я не только отражаю его лицо – его мысли – я начинаю считать эти мысли и это лицо своими. Это очень ценят те, кто… Тут позвонила М. «Вы часто бываете тем манекеном, который танцует вальс, повторяет «какое прекрасное платье» и убивает свою даму».
***
«Я расскажу вам сказочку: Жили-были дед да баба. Была у них курочка Ряба… Яичко упало и разбилось. А после все поехали в Цюрих. Золотое яичко – это то, что никогда не бывает… Как я счастлив и грустен. Я отдал свою сказку… Любят, поскольку отдают».
***
«- Нет, скажи мне, как ты меня любишь? Я не знаю. Я бы хотела всегда быть так… чтобы это не кончалось. Сделай так, чтобы не было будущего, Макс, сделай…
- Для этого нужно быть сильным, как смерть…»
***
«- Человеческие отношения так сложны…
- Люди создали их, чтобы упростить жизнь…»
***
«Мне кажется, что мы – те дети Адама, которым было дозволено снова вернуться в рай, и они увидели, что дерево Жизни срослось с деревом Познания и стало одно… И где бы и когда бы ты ни была и кем бы я ни был, если я подойду к тебе и возьму тебя за руку и скажу: Amore – этот лес снова встанет вокруг нас…»
***
«Я не думаю о месте. Если судьба привяжет к России, я буду в глубине своей комнаты добросовестным историографом людей и разговоров, а на площадях газет – толкователем снов, виденных поэтами. Быть толкователем снов и добросовестно записывать свои сны, виденные на лицах современников, - вот моя миссия в России. Если же я буду за границей, я буду жить стариной, чистыми идеями и буду поэтом. Я готов принять и толпу, и уединение. Что выпадет – в этом судьба».