5 Как читать Finnegans Wake?

Последний роман Джойса

Весной 1923 года 41-летний Джеймс Джойс, как следует отдохнув после "Улисса", начинает писать новый роман. Первые же отрывки приводят сначала в недоумение, а затем в ужас практически все окружение писателя, аплодировавшее его предыдущему труду – настолько эти тексты превосходят по странности и непонятности историю о странствиях Леопольда Блума по Дублину в один летний день 1904 года. К моменту завершения глав I и III книги, название которой держится в тайне (пока что она именуется просто Work in Progress), даже главный поклонник Джойса Эзра Паунд, его покровительница Харриет Уивер и младший брат Станисла(с/в) говорят о романе только в негативном ключе: пустая трата таланта, слишком переусложненный текст, никакое содержание не стоит его чтения. Расстроенный резким неприятием работы (поддержку он находит только у совсем молодого Сэмюэля Беккета и еще нескольких человек), Джойс заканчивает труд над наиболее ясными эпизодами книги и приступает к конструированию куда более темных глав II и IV. Смерть отца, безумие дочери и падающее зрение затрудняют и так непростой процесс, в итоге полностью роман публикуется только в мае 1939 года. Его название – Finnegans Wake.

Спустя всего 20 месяцев Джойс умирает, оставляя литературный мир наедине с текстом-чудовищем, чье по-эшеровски перекрученное синтаксическое нутро населено словами-франкенштейнами, словами-мигрантами из семи десятков языков, абсурдными списками еще большей длины, чем в "Улиссе", зашифрованными тайными посланиями и стобуквенными междометиями. Песни, анекдоты, отсылки к религиозным, философским и литературным текстам, мифы, история и география Ирландии, даже алгебра с геометрией – в каждое предложение Finnegans Wake вплетено, подмешано и запрятано столько информации, что поначалу и специалисты по экспериментальной литературе не представляют, что делать с этим романом, где персонажи свободно превращаются в детали пейзажа, крупицы "сюжета" тонут в необъясняемых отступлениях, о Финнегане забывают после первой же главы и большую часть чтения нельзя сказать, что точно на той или иной странице происходит. Этакий литературный вариант котелка ирландского рагу.

О личном

Finnegans Wake, самонадеятельно переведенный анонимным Андреем Рене как "На помине Финнеганов", я читал с 2 по 15 января 2022 года с однодневным перерывом, то есть по 62 страницы в день. Немного о себе: я человек. Как человеку мне было весьма сложно читать этот текст на уровне от предложения и выше, зато довольно просто на уровне отдельных слов. За месяц до этого у меня был тяжкий опыт чтения главы "Ум за разум" романа "Иерусалим" Алана Мура в переводе Сергея Карпова, в которой автор подражает стилю Finnegans Wake, и она оказалась куда сложнее для пословного восприятия, чем роман Джойса в переводе Рене. Дело в том, что в "Ум за разум" стоящие рядом слова часто соединены в одно или же разбиты на куски и так, кусками, прилеплены к соседям справа и слева, из-за чего при чтении приходится не только вычесывать из слов каламбуры, но и устанавливать их границы. Кажется, если напечатать эту главу без пробелов, работать с ней стало бы проще. В "На помине Финнеганов" такого почти нет: каждый франкенштейн имеет четкие границы, и читать текст слово за словом, анализируя каламбуры, не составляет большой проблемы.

Проблемы чтения Finnegans Wake

Проблемы, и весьма большие, возникают при попытке целостно воспринять прочитанное на уровне отдельного сравнительно длинного предложения, тем более абзаца. Сразу надо отметить, что почти весь текст – это не повествование (в отличие от стилизации Мура, где идет стандартный рассказ о приключениях Лючии Джойс на прогулке вокруг дурдома, только зашифрованный языковыми играми), а речь. Иногда это диалог вполне определенных фигур (например, прачки в "речной" восьмой главе первой книги), иногда – гам многих голосов (разговоры на помине Финнегана в самом начале), иногда – череда вопросов и ответов (допрос Почтового Шона в начале третьей книги), часто – длиннейшие монологи "персонажей" (как оправдание Гостевого во второй книге, проповедь Жана для Иззи в третьей книге и финальная речь реки Лиффи). Текст наполнен притчами, анекдотами, побасенками и другими формами устного народного творчества (как истории Слизицы и Винегрета, Раскройщика Крысы и норвежского капитана, Хмуравья и Коснетчика), которые "персонажи" рассказывают друг другу. Даже наиболее повествовательные места, где кто-то просто что-то делает, подаются как обращение рассказчика к слушателям. Складывается впечатление, что на протяжении всего романа автор и герои наперебой травят байки. Причем заплетающимися языками и в полусне.

Трудность восприятия текста происходит из неопределенности его синтаксиса, соответствующей непоследовательности устной речи: говорящий начинает фразу, но сбивается, переключается на пояснение или дополнение основной мысли, теряет нить и заканчивает совсем не тем, с чего начинал. Из-за этого не всегда удается сразу найти в предложении сказуемое к тому, что выглядит как подлежащее, и мысленно расставить по местам второстепенные члены, чтобы выделить общий смысл (попросту говоря, установить, кто на ком стоял). Почти как в анекдоте, где игрок "Поля чудес" назвал все буквы, но не смог выговорить слово: по отдельности каламбуры легко читаются и понимаются, но что означают их совокупности от большой буквы до точки? На фоне регулярных случаев, когда приходится долго и не очень успешно искать погребенную под придаточными главную часть предложения, совсем иначе воспринимаются длиннейшие списки предметов или текстов: если в "Улиссе" они казались приемом усложнения, то в "Финнеганах" это зона отдыха – на пару страниц можно расслабиться и почитать, например, перечисление прозвищ Вертоухова.

Еще тяжелее со связностью на уровне абзаца, так как соседние предложения вроде бы повествуют об одном и том же, но делают это так странно, будто каждое из них является самостоятельным законченным абзацем. По-видимому, Джойс применяет один и тот же прием ко всем уровням текста: он вставляет не только слова в слова (чтобы вы могли читать два-три слова, читая одно), но и предложения в предложения, и абзацы в абзацы, и истории в истории. Поэтому сравнение с котелком ирландского рагу не вполне передает фаршированность и перемешанность Finnegans Wake. Скорее это четыре газохранилища, заполненные бочками, заполненными котелками, заполненными ирландским рагу, по которым прогулялось торнадо. Вспоминается другой анекдот: "Сотрудник крематория чихнул на работе и теперь не знает, кто где", а еще на ум приходит английская кумулятивная сказка "Дом, который построил Джек", которая, кстати, является одним из мотивов книги. Том, которым потроллил Джеймс.

Особенно тяжела вторая глава второй книги, рассказывающая о домашних заданиях школьников Шема, Шона и Иззи: она идет в три колонки, в центральной располагается основной текст, а по бокам написаны дополнения к нему; также на каждой странице есть ссылки с примечаниями. Основной текст заметно темнее, чем предыдущие главы, и пояснения ему явно не помешали бы, но беда и юмор в том, что комментарии в боковых колонках и внизу страницы только еще больше все запутывают и затемняют. Возможно, Джойс таким образом показывает, как тяжело детям учить грамматику, историю, алгебру и геометрию, возможно, глава пародирует школьный учебник – так или иначе синтаксический хаос "Финнеганов" достигает в 2.2 локального максимума. Местами там приходится оставлять попытки сложить слова в предложения, тем более предложения в текст, и просто ползти по месиву из франкенштейнов, на первый взгляд разнообразному (разные шрифты! разные колонки! глаза разбегаются!), но с точки зрения восприятия совершенно монотонному. По счастью, 48 страниц домашних заданий сменяются третьей главой о веселой попойке и россказнях в таверне, куда более понятной и все более и более яснеющей вплоть до финала второй книги, где читателя встречает тот самый первый этюд о короле О’Конноре, с которого Джойс начал Work in Progress в марте 1923 года, практически не усложненный.

Техника чтения Fnnegans Wake

У читателя Finnegans Wake, ворвавшегося на первые страницы и увязшего, например, в "Мусорной куче букв" (стр. 38 первой книги), есть два пути на выбор – сдаваться или приспосабливаться. Конечно, уже с первого взгляда ясно, что текст романа нестандартный (нетривиальный, как сказал бы Ханс Волльшлегер, переводчик "Улисса" на немецкий и автор тоже весьма непростого романа "Отростки сердца" с отсылками к "Финнеганам"), но насколько именно нестандартный, становится видно, только если попытаться осмысленно в него вчитаться. Обе задачи чтения – восприятие и понимание письменного кода – мешает выполнять не качество и не количество каламбуров, а, как уже было сказано выше, то, в каком (бес)порядке они расставлены. Очень и очень многие слова и целые фразы оказываются в предложениях не для того, чтобы сообщить что-то о происходящем, а для отвлечения внимания, значительные участки текста вообще ни о чем не говорят с точки зрения "истории", они просто есть (как тот же этюд о короле О’Конноре). Сдаться и закрыть роман – решение оправданное и весьма популярное, вышеупомянутый Алан Мур прочитал из Finnegans Wake всего несколько предложений и советовал не верить тем, кто утверждает, что осилил книгу целиком. Но что если выбрать второй путь?

Давайте взглянем на проблемы чтения "Финнеганов" с технической стороны. Итак, перед нами текст, не приводимый к стандартному виду для выполнения задач чтения, следовательно, не надо его преобразовывать, надо читать его как-то иначе. Но как именно? Поскольку Джойс не дает никакого предисловия о методах восприятия и понимания Finnegans Wake, открывшему роман приходится в буквальном смысле учиться его читать. Сколь угодно опытный читатель оказывается в ситуации раннего детства, когда он только начинал узнавать в письменном коде знакомые слова устной речи: на страницах книги почти нет привычных последовательной знаков для быстрого распознавания, подавляющее большинство слов мозг видит впервые, и с каждым из франкенштейнов ему приходится работать как с непривычной последовательностью. Да-да, "Финнеганы" – это азбука для взрослых, которую вы, потея и сбиваясь, разбираете по слогам.

В моей статье "Польза чтения художественной литературы" указаны три варианта работы мозга с непривычной последовательностью знаков: запомнить без понимания, пропустить или преобразовать в ряд привычных последовательностей, то есть понять. Но в случае Finnegans Wake оказываются неэффективными не только запоминание непривычного без понимания (потому что каламбуры почти никогда не повторяются и тем более не поясняются) и пропуск непривычного (потому что не получить собрать смысл из десятка знакомых слов на страницу незнакомых), но и понимание непривычного! Виной тому непомерность задачи.

Читатель вполне в состоянии разъять очередное модифицированное слово на значимые фрагменты, провернуть назад языковой фарш, разобраться, что в нем мясо, а что специи, и синтезировать из полученных ингредиентов смысл – но усилий на это уйдет столько, сколько в обычном тексте уходит на чтение простого предложения с небольшим числом второстепенных членов. Поэтому и появляется ощущение, что слово за словом, каламбур за каламбуром текст легко читается, ведь в восприятии и понимании простого предложения нет никакой сложности. Но в таком случае для чтения слов в "Финнеганах" действуют законы чтения предложений: читая следующее слово, вы начинаете забывать наименее значимые элементы предыдущего, а еще через пару уже в целом не очень помните первое.

Возьмем довольно простой пример: "Милорадосмех Питковой Вгонки столь редкостно компростреливал с печалепением Влажного Пинтера, как будто они еден-на-ке". Ну что, "Милорадосмех" – смех Милорада, упоминавшегося в истории о Леди Проделок; "Питковой Вгонки" – что-то на эльфийском; "столь редкостно компростреливал" – компроматом стрелял?; "с печалепением" – ага, это про Тристана, есть связь с Грустофором из той же истории о Леди Проделок, он как раз стоял в паре с Милорадом; "Влажного Пинтера" – тоже на эльфийском, но возможна пара с питковой вгонкой; "как будто они еден-на-ке" - одинаковые, то есть связь между милорадосмехом и печалепением, питковой вгонкой и влажным пинтером действительно имеется. Но чтобы вот так понять фразу, нужно запомнить Милорада и уловить обыгрывание печали как латинского корня имени Тристан, а также прочесть ее несколько раз. То есть уже на микроуровне нужно одновременно и понимать, и запоминать текст: не только учиться читать Finnegans Wake, но и в прямом смысле заучивать его. И то в приведенном примере упущен смысл "Влажного Пинтера" – это перерасшифровка аббревиатуры В.П., "видевший преступление".

Когда же мы переходим на уровень предложений "Финнеганов", то о них даже нельзя по аналогии сказать, что для их чтения действуют законы чтения абзацев. Они настолько огромны и запутаны придаточными частями, вставными конструкциями и другими ухищрениями синтаксиса, что скорее их чтение соотносится с чтением подглав в стандартных текстах, а "абзацами" по объему воспринимаемой, понимаемой и забываемой информации стоит считать фразы. От прочтенного большого предложения при переходе к другому в памяти читателя будет оставаться лишь самый общий смысл, если его вообще удастся выявить. Неудивительно, что в "На помине Финнеганов" Андрей Рене заботливо снабжает заглавием каждый длинный абзац или ряд коротких абзацев, чего в оригинале нет – поначалу кажется, что довольно странно придумывать названия для всякой красной строки, но вскоре это выглядит совершенно естественным, так как любой абзац требует такой же работы, как большие главы в тривиальных книгах. Переводческие заглавия служат одновременно и пояснением при чтении, и заданием: попробуйте найти этот смысл в этом котелке рагу. Благодаря такой заботе читать перевод удобнее оригинала, так как в тексте расставлены минимальные подсказки, направляющие читательский труд.

Непомерность восприятия и понимания текста "Финнеганов" означает, что малейшая потеря концентрации обернется автоматическим пропуском всех непривычных последовательной знаков, причем вы можете очень долго скользить по каламбурам бессознательным взглядом, пока мозг не выцепит наконец среди случайных с его точки зрения наборов букв что-то знакомое. Роман требует, чтобы вы не просто учились его читать и заучивали его строки, но делали это прилежно. На троечку Finnegans Wake не осилить, тут или все, или ничего. С другой стороны, он запрещает прямолинейный подход, искореняя последовательность что в синтаксисе, что в композиции сюжета, где "главная история" о письме, преступлении и суде над Вертоуховым рассказывается не по порядку и даже не мозаикой, а бессистемной россыпью рассуждений и разговоров о местах, предметах и "персонажах", между которыми циркулирует внимание рассказчиков на протяжении 800 страниц. Просто отличником для Finnegans Wake быть недостаточно. Все, чему как читатель вы на отлично выучились ранее, здесь бесполезно, начиная с базового умения линейно воспринимать и понимать текст от предложения к предложению. Линейное здесь или неважно, или отсутствует.

Ключи к Finnegans Wake

В таком случае нужно найти какие-то иные организующие текст элементы, если мы принимаем как данность, что "Финнеганы" – не бессмысленный буквенный борщ, написанный ради одного лишь желания автора поиздеваться над читателем, но история, рассказанная по-другому. Это другое в романе есть, его нужно только заметить.

Могу точно сказать, когда это другое в романе заметил я. Первоначально я читал книгу "без спойлеров", не заглядывая ни в комментарии переводчика, ни в иные материалы, поясняющие, что за финнегань в ней происходит. Всегда так делаю. Знал только, что там что-то о кельтском герое Финне Маккуле, вставленном в сюжет песни "Finnegan’s Wake", мол, на самом деле название романа означает "Fionn again is wake" – "Финн вновь пробудился". Многое поначалу было понятно и так: вот тот самый Финнеган, вот его помин, вот какой-то "музей Волимгдана" с пересказом неких исторических событий, вот то ли птица, то ли женщина роется в отбросах, дальше не пойми что, потом диалог "немого" с "глухим" неясно о чем, затем та самая "Мусорная куча букв" о происхождении письменности, на которой впору прощаться с романом, потом замечательно понятная история о Леди Проделок и, кажется, пейзаж с холмом и рекой, Финнеган пытается ожить, но поминающие укладывают его обратно, и тогда появляется его близнец Горемыка Закутила Вертоухов. Во второй главе много мутного о ГЗВ и каком-то Гаде, в третьей главе туманный экшен опять вокруг ГЗВ, начинается некий суд, следуют какие-то показания, и вот в последней части третьей главы первой книги, на странице 102 (то есть после 85 страниц погружения во все более темнеющий текст) я в третий раз встретил женское имя Грайне – сначала она было просто "Грайне О’Метка детоувела близужимку Грустофора", затем "зато старая Грайне одна задаёт курс", а теперь "наша с вами маленькая штатная Грайне жгучекрасных щёчек”. Мне стало интересно, почему это красивое имя возникает в разных контекстах, и я впервые что-то погуглил по книге.

И мне открылся один из ключей к Finnegans Wake. С изумлением я прочитал, что Грайне – это дочь короля Кормака мак Арта, выданная замуж за того самого Финна Маккула, которому положено пробудиться в романе, и ей посвящена одна из главных легенд цикла фениев – "Преследование Диармайда и Грайне": прямо на свадебном пиру Грайне сбегает от уже состарившегося Финна с одним из фениев Диармайдом, а старик вместе с дружиной преследует их. Эта история является прообразом знаменитой средневековой легенды о Тристане и Изольде, где, напомню, героический принц Тристан и принцесса Изольда, предназначенная королю Марку, случайно выпивают любовное зелье, и их любовь не может разрушить ничто на свете, включая разлуку и женитьбу Тристана на еще одной Изольде (которая в итоге сводит в могилу и мужа, и первую Изольду). А есть еще ирландская королева пиратов XVI века Грейс О’Мэлли, известная как "Лысая Грайне" – и именно ей посвящена история о Леди Проделок: сбежавшей из заключения в Дублинском замке Грейс отказали в ночлеге в замке Хоут, и в отместку она похитила Кристофера Лоренса, сына хоутского ярла; вот только у Джойса похищенный превращается в Tristopher / Грустофора, что соединяет Лысую Грайне с Грайне Кормаковной через легенду о Тристане и Изольду. Внезапно у многих деталей в книге появился смысл.

Первый ключ – "отсылки важны". В отличие от "Улисса", который можно прочесть и не считывая отсылки к другим текстам и реальной истории (поскольку там главные герои прежде всего равны себе), в "Финнеганах" без этого никак. Хотя путем долгой работы над дешифровкой текста можно восстановить, какие "персонажи" что делают – Андрей Рене такую работу провел и написал проясняющие текст синопсисы к каждой части каждой главы – но это не столь значимо для чтения, поскольку книга не только о них и даже не в первую очередь о них. Поэтому я и называю Горемыку Закутилу Вертоухова, Анну Ливви Присеребрённую, Шема Писца, Почтового Шона и Иззи "персонажами" исключительно в кавычках: в романе повествуется не их частная история, в которой автор обнаруживает черты классических / мифических текстов, как в "Улиссе", но нечто противоположное: история культурных архетипов, находящих отражение или проявление в неких действующих лицах в одни конкретные сутки. Чтобы видеть, как это происходит, необходимо внимательно следить за появлением исторических и литературных имен, распознавать их самостоятельно или с помощью комментариев и составлять систему внешних историй, из которых сложены или на которые ссылаются "Финнеганы". Обычно я против вычитывания отсылочек, но тут это один из приемов нелинейного повествования: действительно важные лица и события книги мелькают в рагувороте каламбуров, пока читатель занят второстепенными делами вроде поиска грамматической основы очередного монстроподобного предложения.

Второй ключ к Finnegans Wake открылся мне поздновато, только в последней главе второй книги, что объясняется скорее всего тем, как долго я концентрировался на попытках понимания линейного текста даже после находки первого ключа. Кстати, все это время роман мне не нравился, казался очередной унылой ирландщиной, где герои только и делают, что пьют, падают, ругаются, дерутся, амурничают, жалуются на судьбу и живут в полнейшей беспросветной нищете, но поют при этом веселые песни (о том, как они пьют, падают и т. д.) – от российских декораций это отличается только веселыми песнями, но зачем читать про иностранный город Дублин, если он так похож на Саратов? С такими тристанными чувствами я добрался до эпизода о Мамалуе, в котором с облегчением считал совершенно ясную отсылку к четырем евангелистам Матфею, Марку, Луке и Иоанну – в "Финнеганах" они превратились в ирландских аксакалов Мэтта Грегори, Маркуса Лиона, Лукаса Тарпея и Джонни МакДугала. Однако зацепили меня не они (хотя и добавили в первый ключ огромное и удобное лично мне поле христианских трактовок "событий" романа), а фраза, прозвучавшая после их поочередных выступлений перед читателем: "как он растянул его за его полый водрот и получил много шума о своём имени в честь деннодухов из гнездома, загранколоний и властодержавы”. Разбирая каламбуры, я вдруг понял, что передние части к “дому”, “колониям” и “державе” выбраны исключительно из-за их начальных букв – Г, З, В (в оригинале – home, colony, estate).

Варианты раскрытия инициалов Горемыки Закутилы Вертоухова я встречал и ранее, но то были подчеркнутые игры – "Горбомыка Запахеопс Верхизарх", "Госпаладин Замкнуд Взгорских", "Гугонт Закопуша Вялоцып" или "Госпанский-Закидайский-Вексинский", так же как замечал обыгрывания имени его жены Анны Ливви Присеребрённой в "Аннишка Лютециямич Павлюба" или "Аппия Липпия Присеребурга", однако о системе надтекстовых мотивов, которую сохранил при переводе Андрей Рене, я узнал только в начале работы над статьей, когда стал копаться в материалах группы "На помине Финнеганов (Finnegans Wake)" ВКонтакте. А тогда, во время чтения абзаца "Четверо" части "Мамалуй 2" четвертой главы второй книги, у меня было ощущение, как будто у параноика благодаря одной маленькой детали наконец-то сплелись все ниточки теории заговора в достоверное, весомое доказательство, что заговор действительно есть. Ассоциация с паранойей логична, ведь "Финнеганы" очевидно криптографичны – вот только это скорее стеганография второго порядка, когда в явно зашифрованный текст вкраплено некое иное послание, незаметное при анализе бросающегося в глаза каламбурного шифра.

Второй ключ – "повторяющиеся элементы важны". Речь идет о любых повторах, от угадываемых контуров одной и той же фразы в различных каламбурах через постоянно возникающие в франкенштейнах слова-основы игр до начальных букв слов в одном и том же порядке. Все они имеют большее значение для подлинной истории, чем предложения и "события". Работать с Finnegans Wake необходимо так, будто вы расшифровываете египетские иероглифы в январе 1799-го или бьетесь над манускриптом Войнича в июле 2023-го: внимательно воспринимая и прилежно заучивая код, ищете в нем сходные участки независимо от того, что эти участки представляют собой, и пытаетесь свести их в систему. Роман написан неким сверхъязыком: текст на обычном человеческом языке является для него чистым листом бумаги, на котором записываются сверхслова по правилам сверхграмматики. Читая его, нужно уметь видеть эти сверхслова в распыляющем внимание месиве фоновой информации.

А что там в итоге складывается, я писал ранее здесь.

О переводе Finnegans Wake на русский

Перевод Андрея Рене следует признать как минимум приемлемым именно потому, что он построен на приоритете передачи стеганографического слоя сверхъязыка "Финнеганов" и стремится не допускать потерь в том, что на самом деле написано в книге. При всех прочих потерях, а также компромиссах, неровностях, неточностях, заблуждениях и ошибках русского перевода вы можете прочитать "На помине Финнеганов" в лучшем для чтения режиме "без спойлеров", самостоятельно проработать роман и столь же самостоятельно, а не с чужих слов, понять его.

Переводческие названия частей и абзацев дадут необходимую опору, пока вы не будете готовы отвернуться от линейного восприятия текста, а видимые недочеты в грамматике и пунктуации издания будут только способствовать отвлечению от языкового фона и восхождению в царство переплетенных отсылок и мотивов. Андрусский реневод Finnegans Wake дает возможность носителям русского языка увидеть, что торнадо не просто прогулялось по четырем газохранилищам, но сложило из бочек и котелков осмысленное послание.