Иногда прочтёшь целую книгу и не найдёшь в ней ни одного выражения, которое стоило бы запомнить или процитировать. Какой смысл в такой книге, спрашиваю я вас?
(с) Олдос Хаксли

Структура - ничто, наполнение – все. Ведь, что есть структура, как не ограничение? Как не клетка, в которую мы запираем наш разум, мешая ему прочувствовать всесильную мысль, которую автор вкладывает в свои рукописи, в свое произведение, наполняет его живительным воздухом творчества, силой своего времени и музыкой жизни. Разве можно структурировать бесконечность – сколько опасную, столь и манящую? К чему затискивать себя в узкие комнаты четко очерченной литературы, которая не оставляет даже лазейку, даже щель для оживляющей воды из старинного колодца истинно кристальной буквы, которой так жаждет наша иссушенная кожа в жаркое время литературных полуфабрикатов?

Я позволю себе предположить, что автор решил не обременять нас персонажами, людьми. Их и так вокруг: ежесекундно, ежедневно, в любых ситуациях, местах – везде люди, люди, люди, люди! Характеры, персонажи, типажи, темпераменты. Неужто, Вы не устали от всевременного окружения людьми, зачем они Вам в книгах, зачем их очеловечивать, ведь можно ограничится простыми увечьями, грехами, столь знакомых нам, как бы это печально не звучало. Но! Недостатки, именно они и только они, делают из нас того человека, который сейчас есть. Эти незаметные и гнусные, скрытые и полностью представлены обществу шрамы характеров, приукрашены и отбелены – эти темные стороны наших душ наиболее всем интересны. О, душа! Она требует, она трепещет, она жаждет! Сама не знает чего – рая или ада? Реальности или забытья? Скандала или тихой гавани? Что говорит Вам сия невидимая субстанция, которой Вы оправдываетесь и мотивируетесь? Разве это не смешно и грустно, что мы, люди разумные, привлекаем к объяснениям мифического зверя, придуманного нами и для нас – душу? И к чему? К литературе! О, нет, нет, душа слепа, что касается истинно тонких рукописей. Только разум может ими овладеть, принять…Потому Роберт Музиль создал гениальное сочинение – сочинение не для души, а для разума, прелестнейшее блюдо, которое готово стать пищей для Ваших мыслей для долгих дней раздумий, роман, которой учит Вас не стеснятся собственных полетов мысли, не заключая их дозволенным пространством, а позволяющим двигаться им и развиваться, друг из друга, собираясь в причудливые букеты и расплываясь фантазийными узорами по небосводу интеллекта, который мы забывает разукрашивать и держим в стерильной чистоте, вместо того, что б вообразить себя художником и разрешить нашим мыслям танцевать попурри, набираясь силы, выносливости и богатства.

Музиль наполнил хрусталь чистого произведения самим собой, выплеснув на него свое Я, не стесняя его и не стесняясь. Разве это не прекрасно? Разве это не истинная грань откровенности и доверия? Ведь как автор может по-другому показать свою любовь к читателю – только правдой, а мысль автора – это и есть чистейшая правда, главная истина, которую может писатель вложить в свое детище. Ведь не искать же истину и мораль на страницах романа! Ведь, не вписывать же человеческие жизни на уровне метафор!

Человек без свойств – это не метафора, это обозначение. Бесконечное в своей краткости и смыслах. Человек без свойств – это ужасный сон гуманиста и Эдем для политика или, правильней сказать – он и есть политик. В самом лучшем смысле, замечу! Искусство быть политиком, истинным джентльменом – это, позволю себе Вам перечить, вовсе не значить быть человеком действия, а быть человеком речи – наполняя свои беседы насколько воздухом, настолько и смыслом, ведь прозрачное небытие и есть смысл, ибо его нет, как не ищи, а ежели Вы таки разрешаете себе верить в однозначность и деловитость, ежели Вы ищите окончательные точки для уверования правды…мне Вас жаль, право, я ужасаюсь Вам, Вашему затмению…

Дальше...

Если бы Ульрих постоянно опускался до уровня социума, который то и делает, что ищет наслаждений и счастия, то и делает, что слушает свое измученное сердце и подставлял его каждому…о, бедный малый, как бы он страдал. Каким пресным бы он был, каким скучным, каким недалеким, как бы он заблуждался, ищя счастья в секундных услаждениях своей надежды, веря в будущее, уже даже не свое, а семейное, родственное…Нет! Он очистился от этого! Только скинув из себя узы социальной мечты, родственных сантиментов и женских чар, Ульрих стал джентльменом, почитаемым, желанным во всех известных домах, к чьему мнению прислушиваются, его жаждут, вникают его речам и возражениям. Пустое, скажете Вы? Что такого в разговорах, скажете вы? Нужно действовать и идти до конца, призываете Вы каждый день? А знаете ли Вы, что в конце этих самых целей? Сможете ли Вы пережить этот тупик развития событий, этот крах долгого движения, ведь нету ничего ужасней, чем болезненная остановка после многих часов бега. Только постоянное движение и развитие ума может даровать спокойствие и Ульрих его обрел. Он в процессе обретания, поскольку его развитие так же незаконченно, как и роман, ведь, как можно запечатать совершенство, как можно сказать себе: «Все, совершенство великолепно и оно закончено!». Смыслы не могут окончится, человеческая миссия намного большее, чем многие себе могут предположить, обращаясь только к изведанным и знакомым догмам.

В том вся и беда, с чего все начиналось, что своды законов и многолетние уставы перечат свободе человека, его Я, его развитию, смелости. Только исконный смельчак может взять на себя непосильную ношу философов, не назвавшись таковым, вкладывать в мысли идей свои невероятные фантастические путешествия чертогами разума, которые намного ближе, чем нам кажется. Только истинный человек без свойств, который губит себя в описании ради увековечивании себя в словах, его словах, им найденных, его музыке, которую он ясно впитывает своими глазами, ощущает, осязает и жарко горит этим огнем, разрывающим его изнутри – нести эти знамена вольной мысли в массы! Ибо мысль не была заключена, но и не наслаждалась волей!