4.5 Мир советского диссидента

Эта книга стала для меня интересным опытом. Начиная чтение, я рассчитывала на несколько иной контент, нежели получила в итоге. Зная Вайля как талантливого бытописателя, я приготовилась к наблюдениям за характерными приметами жизни 60-х, мелкими деталями, интересными нюансами. На выходе вместо мира советского человека изучила мир советского диссидента. Поскольку все, происходившее между полетом Гагарина в космос и Пражской весной, Вайль и Генис подают исключительно через эту, на мой взгляд весьма ограниченную призму.

Каждая глава посвящена одному из знаковых событий или персон шестого десятилетия прошлого века. Гагарин, Аксенов, Солженицын, Хрущев, Евтушенко. Большие стройки, развитие науки, спортивные успехи, политические заключенные и лагеря, отношения с Америкой и Кубой. Но это, разумеется, не учебник истории, а частный взгляд частных лиц, их восприятие происходящего. Причем, подчас откровенно вымученное. Потому что даже делая скидку на неприятие людьми вроде Вайля и Гениса советской эпохи, ее культуры и ценностей, я не понимаю, например, откровенно притянутых за уши претензий к системе советского школьного образования. Которая, по мнению авторов, была направлена на то, чтобы вырастить из детей конформистов с отсутствием критического мышления. Для этого - внимание! - существовали задачники по математике и упражнения по грамматике с однозначными ответами. Видимо, все же, в мире Вайля и людей его круга у задачи 2+2 должно быть более одного решения.

Школа учит доносить и не протестовать. Пытается заместить нравственное чувство гражданским долгом.

И это при том, что ябедничество и стукачество никогда не являлось в школьном мире ценностью, а бОльшую ориентацию на нравственный компонент человеческих отношений вряд ли можно было встретить в системе школьного образования как до, так и после этого периода. Но и тут авторам не угодить - они обвиняют образование в стремлении к излишнему идеализму. Вот только надо ли учить школьников, что плотники не пишут стихи, а пьют водку? Они это и так узнают впоследствии.

Кстати, питию водки, как неотъемлемому признаку культуры шестидесятников, уделено в книге особое место. В связке, как ни удивительно, с Хемингуэем. По мнению Вайля и Гениса, популяризация книг Эрнеста Хемингуэя в СССР вызвала к жизни совершенно особый тип людей и отношений - грубоватых и максимально простых, но от этой грубости и немногословности настоящих и правдивых. Как герои романов американского журналиста. “Я люблю, чтобы в моем коктейле была маслина”, как метафора отрицания всего искусственного, наносного в пользу честного, настоящего и правдивого минимума. Любопытно, что чувство товарищества и чувство локтя - как главные ценности эпохи - Вайль и Генис не просто отделяют, но умудряются даже противопоставить чувству коллективизма. Коллективизм - для советского стада, товарищество - для интеллектуалов-шестидесятников. Соцсоревнования, демонстрации и коллективные выезды на природу подаются как развлечения немудреной толпы. Кухонные капустники для узкого круга под водочку - вот достойное времяпровождение людей неполживых и душевно сложных. И пусть первое от второго отличается лишь по форме, но никак не по сути. Алкаш под кустом - просто алкаш. Алкаш в свитере грубой вязки с книжкой Хемингуэя в кармане (возможно, под тем же кустом) - советский интеллигент. Спасительная формула “вы не понимаете, это другое”, оказывается, родилась гораздо раньше, чем принято полагать. Как и многие иные формулы.

Вообще, на самом деле, если бы я не знала, что книга эта писалась в конце 80-х, а Вайль умер в 2015-м году и чисто логически уже не мог стать свидетелем нынешних событий, я бы подумала, что книга скорректирована с их учетом. Читая размышления авторов о Пражской весне, понимаешь, что нынешний конфликт в сути своей вечен. Те же самые формулировки - “настал конец цивилизации”, “страна оказалась за краем Ойкумены”, “был избран китайский путь” - и постоянно приходится напоминать себе, что это о танках в Праге, а не о событиях на Украине. Видимо, диссидентство не возникает как результат исторических процессов. Это исторические процессы трактуются диссидентами в соответствии с уже сформированными взглядами и всегда одинаковы, сколько бы десятилетий их не разделяло.