3.5 В подражание Н.А.Бердяеву - ?

«Книга моя написана свободно, она не связана систематическим планом. В ней есть воспоминания, но не это самое главное. В ней память о событиях и людях чередуется с размышлением, и размышления занимают больше места» (Н.А.Бердяев, «Самопознание»)

Думаю, что никто не был бы прочь побродить по предместьям Парижа, сделать фоточки, поворошить неспешными шагами осенние листья, выпить чашечку кофе, предаваясь размышлениям, щедро пересыпая их возникающими в памяти историческими фактами и – для красоты - многочисленными цитатами. Собственно, для авторских рефлексий Н.А.Бердяев и Ж.Маритен, как, впрочем, и другие объекты мысли, явились, на мой взгляд, только поводом для эпизодов авторского самопознания. Можно согласиться с тем, что эффекта самосозерцания автор достиг, но созерцать это самосозерцание извне мне не было особенно интересно. Назвать это очень уж увлекательным чтением будет преувеличением – читается скучновато из-за авторского многословия и бесконечных ассоциативных перескакиваний с одного на другое и вязкого возвращения к оборванному смыслу. В потоке авторской эрудиции, реминисценций и неожиданно эмоциональных выпадов в сторону собственной советской юности находиться было не всегда комфортно.

Я пробовала читать эту книгу как растянутое до максимума эссе о Бердяеве (и/или о Маритене), и у меня не вышло. Пробовала - как собственный философский диалог автора с Бердяевым и Маритеном – тоже особенно не преуспела. При всей моей любви к бердяевскому «Самопознанию» мне не удавалось подключиться к его внутреннему обсуждению через предложенный автором путь, и я решила, что он подходит только ему одному. Что-то было в этом тексте глубоко эгоцентрическое. Даже там, где А. Макушинский напрямую обращается к читателю, мне совершенно не казалось, что он заинтересован в ком-то, кроме себя, будучи чрезмерно фиксированным на собственных ощущениях, с наслаждением предаваясь вербализации потока собственных мыслей, чувствований, воспоминаний и символов. Читательская же аудитория через его обращения к ней воспринимается, скорее, как зрительская, где он – выдающийся актер на сцене, снисходящий до публики, подающий ей инвокативные реплики, но остающийся бесконечно далеким от нее.

Еще одна попытка – прочитать весь текст как фиксацию авторского эстетического-философского-филологического удовольствия от приобщенности к времени-месту и желания через впитывание отзвуков парижских хронотопов пережить причастность к ним как к философам и обывателям - тем более успехом не увенчалась, хотя образ тщательно и даже щегольски одетого Бердяева с матерчатой сумкой идущего за продуктами, потом часто возникал перед глазами. Образы всех упомянутых лиц, а там их много (кроме Бердяева и Маритена, Цветаева, Рильке, Кант, Шестов, Блуа, Шопенгауэр, Ницше, Камю и др.) не пополнились у меня чем-то новым и, главное, сущностным – так, чужие, случайно навеянные впечатления. Поэтому читала как акынскую песню («что вижу, о том пою»), тем более, что не подписанные и не всегда прокомментированные по существу авторские фотографии своей случайностью и наполненностью только автору понятным смыслом (ограда, мостовая, монмартровская лестница, танцоры танго и пр.) мешали вникать в содержание – у меня зрительный и иные авторские ментальные ряды никак не хотели совмещаться: лирическое, документальное, философское или памфлетное, выносящее автора изнутри его произведения в сторону скептически и иронически ориентированного наблюдателя, каким-то красивым и, главное, значимым литературным меланжем не стали.

Что в итоге? Череда рафинированных философско-литературных зарисовок и авторский ассоциативный ряд к ним, вербализованные многостраничным малосистематизированным потоком. Текст точно на любителя, поэтому, весьма разочарованная, я подошла к нему аналитически - как к продукту чужого самолюбования, где этот чужой – интеллигентен, эрудирован, риторически образован, стилистически изящен, умен, в меру ироничен и приятен во всех отношениях, но при этом остается глубоко чужим. Да и ладно: автор был для меня нов, и каких-то особых ожиданий к его тексту у меня не было, так – шапочное знакомство. Познакомились – и разбежались, не особенно понравившись друг другу. И, думаю, навсегда, потому что продолжать знакомство мне совершенно расхотелось.