3.5

Этот роман имеет все шансы стать самой неоднозначной книгой моего едва начавшегося читательского года: за пять сотен страниц я успела зачитаться, захлебнуться, почти влюбиться, заскучать, позевать, через силу продраться сквозь текст и пожалеть, что он закончился. Потом сидеть в полной растерянности и, кажется, немного очарованной, гадая, нравится мне или нет, оставлять на полке или отдать кому-нибудь из друзей, хватать следующую книгу или взять передышку...

«Сто лет одиночества» — это история про кровь, смерть и два мира, которые они связывают.
Мотив семьи, наследственности, кровных уз, кажется, звучит у Маркеса постоянно; кровных уз — и незримых, неизлечимых болезней, который с кровью передаются. От отца к сыну, от матери к дочери... Мир отцов и детей — вечная тема, их нестыковка — вечная проблема, а в семье Буэндиа и вовсе всё повторяется много раз, четырнадцать раз, будучи заранее прописанным в зашифрованных пергаментах.

В заколдованном круге, где первый был привязан к дереву, а последнего съели муравьи, смерть была едва ли не самостоятельным, полноправным героем: она приходила туда, где ее не ждали, и не являлась, когда всё вело только к ней; отпускала призраков, рождала миражи, дурачила — но всё же поставила последнюю, завершающую точку. Да, завершающая точка была прекрасна. И всё же...

Глядя отстраненно, я готова признать работу Маркеса ювелирной, мастерской и почти гениальной — но это совершенно не моя книга. Можно разложить ее на состовляющие, сказав, что в ней слишком много семейной саги и слишком мало магического реализма, слишком много войны, слишком душно, недостаточно воздуха, но это были бы только отговорки.
Правда скорее в том, что для меня в романе есть всё, кроме самого главного — резонанса со мной.