5

Или ты забыл, что спокойствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра и зла? Нет ничего обольстительнее для человека как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее.

Есть книги, чтение которых можно назвать духовным Поступком, практически Подвигом. Чтение которых очень много дает, но требует при этом также очень многого: многих духовных и душевных сил, внутренней отдачи, напряжения; внутренней непрекращающейся работы, в конце концов. «Братья Карамазовы», несомненно, такова. Это не просто литературное произведение, это, я бы сказала, некий философско-богословский трактат, только окутанный интересным сюжетом (наверное, даже с некоторой примесью экшна).

Итак, три брата. Или четыре? Автор, наряду с тремя братьями, выводит на сцену фигуру Смердякова, который лишь по слухам является побочным сыном Фёдора Павловича. Смердяков-лакей, варящий своему барину борщ. Смердяков-сын, которому не светит ни кусочка, ни крошки наследства, даже при внезапном соизволении отца вообще оставить это наследство. Замечательный образ «промежуточности», сочетание гордости и услужливости, трусости и высокомерия. И я думаю, можно по праву называть его Карамазовым (почти-Карамазовым?).

Итак, четыре брата и их отец, который как бы и не совсем отец во всех четырех случаях. Ведь что такое отец? Тот, «кто родил»; тот, «кто воспитал»; тот, кто им, по крайней мере, назвался? У меня сложилось убеждение, что все эти Карамазовы – это отражения одного и того же, как будто одну большую личность осветили с разных ракурсов, в разные периоды и моменты. Алёша, несомненно, - олицетворение всего самого светлого, быть может, даже наивного. Достоевский называет его главным героем своего романа, - почему же? Хотел ли он показать тем самым, что «карамазовщина»-то карамазовщиной, а вот это доброе и чистое, «детские глазёнки», оно есть и в карамазовщине, мало того – есть, оно - главное? Если пороки и страсти, унижающие личность, испепеляющие и поражающие, повреждающие её, берут верх, всё равно есть в ней то светлое, о чём не должно забывать. Вот сцена возле камня: Алёша говорит мальчикам-школьникам об этой памяти – памяти обо всем хорошем и добром, что есть сейчас в их сердцах; чтобы ни при каких обстоятельствах жизни они не забыли эту минуту, что именно это, возможно, удержит их в самый злой час от непоправимого шага. Исполнит ли сам Алёша этот завет?..

Нет, охватить все стороны и глубины этой большой карамазовской личности мне сейчас просто не представляется возможным. Это как попытаться охватить всё человечество: ведь все мы такие разные, но все так похожи. А ведь Достоевский именно это и делает: он выписывает аккуратненько каждую черточку, он широкими мазками рисует буйство страстей, показывает мучительные движения мысли и совести, противоречия и причудливые изгибы ума и души. Внезапно меня посетило откровение: Фёдор Михайлович точно убивал! Тут же, кстати, вспомнила «Преступление и наказание». Как он может так точно описывать чувства убийцы? А потом подумала: а я-то откуда знаю, что точно?..

«Братьев Карамазовых», несомненно, необходимо перечитывать. Книга, с одной стороны, приковывающая внимание, не дающая работать, спать, есть, но читающаяся при этом так тяжело и болезненно. Эти поступки и мысли, в которых бесконечно узнаешь себя. Этот суд, который длится и длится: тебя справедливо обвиняют и так же справедливо защищают, и теперь не важны улики, потому что только ты сам знаешь, как бесконечно виноват ты перед всеми людьми, виноват перед каждым и за каждого, и при этом так же бесконечно не виновен, потому что существует прощение, потому что существует любовь и милосердие. Этот Бог, который имел слишком большое уважение к своим созданиям и наделил их той самой свободой выбора, с которой им так теперь мучительно невозможно жить. Этот дьявол, который преследует, является, баламутит и путает всё, так что уже не разобрать, где ты, а где он.

Начиная говорить, я задавала себе вопрос: а стоит ли? Стоит ли пытаться объять необъятное? Ведь Достоевский для меня – это слишком неприкосновенное, это как раз то, о чем я стараюсь молчать. Это даже не любимый писатель, это – больше. Воздействие на меня его книг настолько велико, что я, в прямом смысле этого слова, боюсь их читать. Если представить личность человека как совокупность нескольких слоёв: этаких пластов, уровней, - то Достоевский проникает в самые глубины, в самые основы личности, походя затрагивая эмоциональные и интеллектуальные слои. Он метит в слишком «подкорочное», в самое, наверное, важное: в то, откуда начинается, на чем зиждется личность. И это страшно, это тяжело – это как ворошить фундамент: мол, как он вообще? Хорошо ли, качественно устроен ли? А может, всю остальную постройку-надстройку надо к чертям сносить и перезакладывать этот фундамент? Вот оно что.
И да, мы все виноваты. Мы все убивали.

Отцы и учители, мыслю: "что есть ад?" Рассуждаю так: "Страдание о том, что нельзя уже более любить".