4 Стояло Рождество, и от алкаша, жившего на горке, который проделывал это каждый год, я узнал, что они берут чуть ли не всех подряд, поэтому и пошел.

В далёкие времена позднего Советского Союза восхищение книгами Чарльза Букоффского было обязательным признаком культурного мыслящего человека. Видя это, я подозревал, что Букоффски — это диссидент брежневской эпохи, пишущий всё ту же лабуду, что и всякие Генисы и Войновичи. Поэтому у меня даже мысли не было читать этого автора.

Каково же было моё удивление, когда в какой-то момент мне объяснили, что Букоффский не имеет вообще никакого отношения ни к СССР, ни к диссидентству. Наоборот, Букоффски — это сильно пьющий и постоянно матерящийся калифорнийский поэт, который в американском культурном пространстве занимает место наследника Керуака и Хантера Томпсона. Причём это именно тот случай, когда наследник превзошёл предков, поскольку Керуак слишком уж заумен для среднего американца, а Хантер Томпсон — слишком утончён и эпатажен. А вот Букоффски — самое оно. Сотни страниц ровного и даже немного поэтического текста о том, как протагонист надрался, трахнулся, проспался, оттарабанил смену на почтамте и снова пошёл надираться. И так тыщупяццот раз. Труженики находят в этом тексте правду жизни, а доктора журналистики — тончайший постмодернизм, помноженный на современную американскую поэзию.

Лично мне поначалу этот примитивизм претил. Я всё время контрастировал эту серую унылую пургу с великолепным интеллектуальным бурлеском «Страха и ненависти в Лас-Вегасе», а заодно уж со сложной поэзией «Бродяг Дхармы». Несколько раз я пытался начинать «Почтамт», наиболее культовую книгу Букоффского, и никак не мог продраться сквозь всю эту серость. Но в какой-то момент я вдруг, наконец, понял, за что «Почтамт» читают. За то, что он максимально точно отражает реальную жизнь. Ведь в реальной жизни мы не бунтуем и не фонтанируем, как Хантер Томпсон. Мы не поднимаемся ввысь как Керуак. Мы монотонно ходим на работу и ищем себя не в Лас-Вегасе или в ЛСД, а под фонарём около дома, потому что именно там искать удобнее и светлее. Именно об этом написан «Почтамт» и поэтому ставлю я ему четвёрку, а не тройку, как поначалу хотелось.

Все началось как ошибка. Стояло Рождество, и от алкаша, жившего на горке, который проделывал это каждый год, я узнал, что они берут чуть ли не всех подряд, поэтому и пошел. И не успел глазом моргнуть, как понял: у меня на горбу кожаный мешок, и я тащу его в свое удовольствие. Вот так работенка, подумал я. Семечки! Дают всего квартал или два, и если удается их закончить, штатный почтальон даст разнести еще один, или, может, вернешься, и в сортировке дадут еще – никакой спешки, распихиваешь себе поздравительные открытки по ящикам.

Отдельно хочется отметить, что Букоффскому очень повезло с русскими переводами. Причём дело даже не в переводчиках, а в том, что русский язык, в принципе, и по структуре, и по формату, отлично подходит для саркастического кривляния пожилого алкоголика. Многовековая традиция подобных текстов заложена в русском языке, в то время как в английском, а уж тем более, американском языках, напрочь отсутствует. За это, кстати, американцы сразу Букоффского и полюбили. За инновационность, так сказать.

Так вот, если в оригинале язык и драйв «Почтамта» даже близко не подбираются к «Страху и ненависти в Лас-Вегасе», то в русском переводе текст Букоффского неожиданно оказывается живее, крепче и честнее, чем мегатонное цунами саморазрушения Хантера Томпсона. Обязательно надо читать в русском переводе! За русский перевод я даже и пятёрку бы мог поставить, но всё-таки останусь постоянен и верен изначальной четвёрке, тем более, я, кажется, неплохо её обосновал.

Источник