3.5

К этой книге я подступала с двойственным чувством. С одной стороны, имя Натальи о’Шей на обложке – хотя она в данном случае не столько автор, сколько бета-ридер – сулило определённые гарантии. К «Ангелофрении» я даже смею питать, краешком, сопричастность, угадав когда-то первой на зелёном форуме таинственное название будущей пластинки, составленное из двух греческих корней: «будет очень красиво, будет философская концепция и психическое состояние в одном флаконе».

«Ангелофрения» – это состояние рассудка, возможно, даже болезнь. Вестничество, одержимость вестью, одержимость ангелами и ангельской сущностью, навязчивое восприятие ветхозаветного института ангелов и соответствующих существ, сквозь призму языческого мифологического сознания. Я долго вертела в голове любые псевдонаучные термины и подставляла в них часть "ангело-". Ангелология? – такая книжка есть. Ангелофилия? – повод для глупых шуток. Ангелофрения? – а вот это попробуем!

Об альбоме много спорили – как спорят всякий раз при выходе очередного диска под общим знаменателем «магия умерла» – для меня же не было сомнений, что вещь получилась очень хелависная, что именно чего-нибудь в таком духе и стоило ожидать. Как определяется и измеряется «хелависность», я не знаю, но чувствуется она лично мной как непредсказуемость, оборачивающаяся цельностью: слушая «Мельницу» уже больше пяти лет, я до сих пор не могу утверждать, что изучила Наталью Андреевну, но каждое новое знание о ней и от неё, едва успев удивить, без малейшего диссонанса встраивается в картину.
С другой стороны, с первого взгляда на аннотацию и обложку стало понятно, что а) предлагаемые книгой образы с моим собственным восприятием альбома не совпадают совершенно и б) весь этот винегрет сам по себе выглядит довольно подозрительно. Преодолев уколы ревности и решив дать фору пишущему по-русски автору, взялась я за чтение с умеренным любопытством и хорошим настроением.
К сожалению, сохранять положительный настрой не так просто, когда сам текст становится не проводником, а препятствием, «белым шумом» на пути в мир по ту сторону страниц. Очень бы не хотелось, чтобы эта книжка подпортила Хелависе филологический имидж – кто станет разбираться в «служебном положении» и «правовом статусе» идейного вдохновителя и бета-ридера, чьё имя стоит на обложке первым? По её собственным словам, Хелависа была довольно строга на этапе вычитки, и всё-таки в тексте мелькают и словечко «волнительно» (которое, опять же по её собственным словам, НА терпеть не может), и «воцарившееся царство», и «дело не требует отлагательств» (правильно – «не терпит»), и «я весь во внимании» (правильно – «я весь внимание»), и даже «карета, запряженная в пару лошадей». В конце концов, куда смотрел редактор? Увы, всё это не просто технические погрешности, а недостаток грамотности, чутья к языку, из-за чего выразительность текста как такового стремится к нулю, и даже редкие удачные находки почти режут глаз. Если первый враг красоты – пошлость, то второй – невыдержанность, разностилица. «Мне думается, что одежда умершего в прошлом году сына нашего конюха – не самый уместный наряд для приятного времяпрепровождения» – этакой многоэтажной канцелярской фразой выражается одиннадцатилетний ребёнок! Да к тому же единственно затем, чтобы сообщить не самую необходимую информацию. Слишком многие страницы романа годятся лишь на то, чтобы быть скорее перевёрнутыми, приближая читателя к развязке, дабы он просто не успел заметить упомянутых недостатков и, кстати, немалого количества обыкновенных опечаток (правда, всё больше в «ошибкоопасных» местах). Может быть, в одноразовой приключенческой фантастике это и простительно, но вряд ли стоило ожидать снисхождения от слушателей «Мельницы», привыкших разбирать по косточкам каждую из песен, выученных наизусть и только выигрывающих от новых и новых попыток анализа.
В принципе я ничего не имею против того, чтобы покрошить в оливье якобы несочетаемые ингредиенты – либо получится вкусно, либо нет, третьего не дано. Но кому-то мешают цельнометаллические оболочки дирижаблей, кому-то леопарды в Америке, кому-то обращение к фараону запанибрата, а по-моему, нельзя вот просто так взять и назвать персонажа Роландом Ронсевальским без всякого в том глубокого смысла. У героев с древними именами нет ни прошлого, ни будущего, ни контекста, они существуют только в данный момент времени, перемещаясь из точки А в точку Б. События, диалоги, предметы, второстепенные персонажи мелькают, как в окне поезда, не запоминаясь, не задерживая взгляд, не играя, по сути дела, ровно никакой роли, поскольку и траектория, и конечный счастливый исход маршрута заданы сюжетными клише, за пределами которых автор избегает давать героям качественные характеристики. И во всём этом калейдоскопе совершенно отсутствует оживляющее «вдруг», такое, чтобы автор сам в него поверил…
За что же «четвёрка»? За попытку. Так или иначе, приятно, что кто-то оказался настолько неравнодушен к творчеству «Мельницы», чтобы написать по альбому книгу. Но «такие вопросы, дорогой посол, с кондачка не решаются» (с). В альбоме много настоящей, личной боли Хелависы, которой она делилась со своей аудиторией, пока ещё не закрыла блог. А роман написан «на спор», «на интерес». Вероятно, практикующему писателю не так уж сложно сочинить «некоторое количество рыб-сюжетов» из ярких мотивов альбома. Но видно, что сплетение библейской, египетской, греческой, русской, средневековой, викторианско-стимпанковской, элвиспреслиевской-фреддимеркьюривской реальностей, такое парадоксально гармоничное в «дурной голове» Хелависы, Максиму Хорсуну чуждо, а милее и привычнее описывать перестрелки. Что ж, в такой поверхностности тоже есть плюс – можно не бояться, что образы книги окажутся слишком назойливыми. Наоборот, их даже можно додумать, как нравится. Всё-таки что-то есть в этой истории, одной из многих возможных, ибо «Ангелофрения», заявленная как первый концептуальный альбом группы, действительно была сюжетна – и обречена, чтобы жить, просыпаться в чужих объятиях.