4 Важно не только войти, но и выйти

Первое, что должен знать читатель о Карле Кереньи, – это то, что этот венгерский филолог и религиовед был учеником и соратником Карла Юнга, то есть если он пишет и размышляет о каком-либо мифологическом образе, то, конечно же, с точки зрения теории архетипов. Таким образом, легко предположить (на деле все так и есть), что «Исследования лабиринта» посвящены тому, как образ этого самого лабиринта пронизывает всю культуру человечества. На севере и юге, на западе и востоке, на просторах Скандинавии, в древнегреческих гробницах, на островах Океании, в пустынях Аравийского полуострова – кругом въедливый исследователь обнаруживает огромное количество спиралей. На вазах, выбитые на камне, нанесенные на стены – спирали кругом, куда не кинешь взгляд. Кереньи видит образ лабиринта и в солярных символах, потому нет числа лабиринтам. Но просто перечисление артефактов было бы неинтересно исследователю (хотя от самой идеи каталога всех лабиринтов просто кружится голова, возможно, этот каталог получился бы столь объемным, что просто не мог бы оказаться полным и исчерпывающим), потому он, прежде всего, занимается поиском ответов на несколько фундаментальных вопросов. Что символизирует лабиринт? Как появился этот символ? Может ли архаичный образ существовать в пространстве смыслов после того, как породившая его культура прекратила свое существование? Нельзя сказать, что мы получаем в «Исследования лабиринта» исчерпывающие ответы на эти вопросы. Автор, скорее, лишь намечает пути к ним.
Карл Кереньи отталкивается от идеи того, что лабиринт является символом перехода в царство мертвых, потусторонний мир и восходит к ритуальным танцам наших пращуров. И действительно не важно, как выглядит лабиринт (это могут быть коридоры в здании, выложенные камешками дорожки под открытым небом или рисунок на полу церкви, не забудем и про парковые ансамбли, среди аллей которых так легко заблудиться), важно то, что он представляет собой запутанный маршрут. Автор описывает сложные ритуальные танцы, в которых люди двигались хороводами по спиралям, а потом переходит к их изображению. Рисунок оказывается сакральной проекцией, лингвистически невыразимым символом, что уже делает его ценным и свободным от самого танца, при этом наполненным порой невербальными смыслами. Но если на первом месте стоят смыслы инициации, то очевидно, что сам по себе лабиринт является не просто вратами в потусторонний мир, но еще и способом возвращения оттуда. Таким образом, мы можем сделать вывод, что в символе лабиринта сплетаются значения жизни и смерти. Без первой не будет второй, без второй – первой. Тесей не только вошел в лабиринт, он еще и убил в нем Минотавра, а затем вышел наружу. Главный акцент в данной интерпретации мы должны ставить не на том, что Тесей предпринял эту сомнительную с точки зрения самосохранения авантюру, а то, что она закончилась успешно. Иными словами герой, в конце концов, возродился, читай - переродился.
Было бы банально, если бы «Исследования лабиринта» сводились исключительно к этим идеям. Но они являются осевыми, именно вокруг них и строится весь текст. Сильной стороной книжки можно считать обилие фактологического и иллюстративного материала. Это и пересказ мифов и легенд, описание архаичных ритуальных практик и огромного количества памятников материальной культуры. Многие вещи даются как бы мимоходом, бегло упоминаются. Например, интересно, как в средневековой культуре миф о Тесее был адаптирован в русле христианства: Минотавр превратился в Дьявола, а сам Тесей в Иисуса, спасающего души человеческие. Этот пример встраивания языческих символов в христианский канон не только парадоксален и отчасти забавен, он еще и заставляет задуматься об универсальности мифологем. Для сравнительно небольшой книжки в «Исследованиях лабиринта» фактологического материала больше, чем можно представить. Это уже предает ценность тексту, читатель может по-настоящему узнать много нового. Но у «Исследований лабиринта» есть и слабая сторона. Они написаны для подготовленного читателя. Чтобы во всем разобраться, поймать мысль автора и следовать за ней, читатель должен быть образованным и начитанным в области мифологии. Создается впечатление, что текст написан исключительно для своих и не допускает к пониманию простецов. Во многом именно это и порождает впечатление оборванности, недосказанности, фрагментарности. Карл Кереньи не утруждает себя даже сделать выводы, формализовать их в конце книги, вместо этого он намечает дальнейшие пути исследования, предлагает новые сюжеты для поиска смыслов. В данном случае текст становится сложным не из-за формулировок, но из-за беглости изложения. Впору составить список литературы, с которой надо ознакомиться перед погружением в «Исследования лабиринта». В то же время Карл Кереньи пишет превосходно, язык его ясен, не перегружен, доступен, изложение материала увлекательно. Если бы все ученые писали так, то сборники научных статей точно перестали бы пылиться на кафедральных полках.
Критически настроенный читатель, возможно, придерется еще и к тому, что в какой-то момент исследователь начинает видеть лабиринт абсолютно кругом. В конце концов, даже графическое выражение символов инь и ян становится в глазах ученого лабиринтом. А что? Он же спиралевидный. Но надо учитывать, что это проблема, скорее, не самого исследователя, а применяемой теории. Теория архетипов всеохватна, потому нет ничего удивительного, что она требует от своих адептов постоянно подчеркивать свою всеохватность. Точно так же адепт, например, гегелевской диалектики, несомненно, везде найдет подтверждение трем ее законам, даже если на первый взгляд вроде бы и не просматривается.
Одно можно сказать точно: даже если вы отнесетесь к «Исследованиям лабиринта» скептически (никто не возражает, это порой очень полезно), то все равно после их прочтения по-другому взглянете не только на третье испытание в Турнире Трех Волшебников в «Гарри Поттере и Кубке Огня» или на образ Огненного Пути в «Хрониках Амбера» Роджера Желязны, то даже на когда-то очень популярную компьютерную игрушку «Zuma».