4

Я видела мальчика с усами из тростникового меда

Пролог. Все это было где-то далеко-далеко отсюда, на другом конце света, там, где даже зимой - лето, где люди говорят на языках, журчащих, словно горные реки, где фразы - просто вспышки образов в речи, где сны и фантазии рождаются настолько плотными, что их можно касаться руками и с упоением перебирать пальцами. Ощущали ли вы когда-нибудь своей посеребренной звездным светом кожей всю эфемерность реальности? А поразительную достоверность сказки трогали ли ваши соленые от морской воды губы или сомкнутые негой веки? Поэзия и лирика намертво спаяны с каждой молекулой бессюжетного воздуха, которым вам предстоит дышать около двухсот страниц. А если дышать вы не сможете, то быстро уйдете под воду, под мутную черную воду Нищенской лужи, где воздуха и вовсе нет, а на дне вас будут ждать лишь безобразные скелеты.

Часть первая. Сначала я вижу мальчика на галерейке. Он просто мальчик, сидящий на полу ветхого строения, самый обыкновенный, как и многие другие. Он не против, что я за ним наблюдаю, он вообще не замечает меня, а, может, просто не подает вида. Мальчик сосредоточенно ощупывает взглядом пол, стены, потолок, однако, истинное зрение его устремляется гораздо дальше мира материального.

Он видит огромный безмолвный дом, застывший в ожидании хозяина, по которому снуют такие же безмолвные слуги, призраки в балахонах, с черными косицами за натруженными спинами. Все вокруг мрачно, уныло, обречено на вечные муки, пепельно-серо, еще не мертво, но уже не живо. Кажется, сама жизнь на время оставила эти места, ушла, исчезла вместе с Владетелями, сгинула или похоронена под водной толщей, на кладбище без крестов. А жить совсем без жизни нельзя, лучом света врывается она в эту полночную тьму вместе с бродячим цирком. Мальчик со своей галерейки видит, как смерть хищной мегерой набрасывается на эти пришлые солнечные ростки, убивает, сводит с ума, ожесточает, расставляет капканы, ослепляет, калечит, изгоняет из своего мира. Потом, когда циркачи уйдут, кто-то из старых рыбаков проскользнет бесплотным миражом да затеплит лампаду во славу Злого Разбойника, слабая рука, проворная только в починке сетей, ударит в большой золотой немой колокол, всасывающий в себя последние звуки жизни этого пограничного мира. Другой рыбак вспомнит Коршуна, убийцу отражений, женившегося на воздушном змее, созданном из прутиков и девичьей тени. Когда последний из рода Владетелей проскачет на коне, моргнет и откинет кудри со лба, безбородые слуги все также будут ждать остальных хозяев, одетых в черное. И дальше здесь все пойдет своим чередом, по замкнутому кругу. Мальчик это знает, а вслед за ним и я.

Все это было там, прямо на галерейке. Наяву или в воображении - его, моем, уже и не разберешь - на островке между жизнью и смертью одна картинка сменяла другую. Потом все ушли, не осталось никого и ничего - ни мальчика, ни меня, ни самой галерейки.

Часть вторая. Я просто сплю и вижу сон. Я плыву вместе с ними, покачиваясь на волнах к берегу, которого не существует, слушаю шелест их мягких губ и лунную тишину, ищу то недостижимое, чего нет, то, что едва мелькнув вдали, тут же исчезает. Без звуков, запахов, животных и растений. Корабль-призрак, смерть, ночь и мертвецы вокруг меня, не страшно. Я точно знаю, здесь иллюзорно абсолютно все. И лотерея душ, и корабли, и море, и пальцы наживки, и смеющиеся голубые глаза, прикрытые раковиной руки. Я в Зазеркалье, где первична форма, а содержания, возможно, нет совсем. Но даже самый вязкий и бесцветный сон имеет свойство кончаться. Под вопли, крики, стоны - и каждый воет и бормочет о своем - выныриваю из тумана духов.

Доплыли ли? Не ведаю, не знаю.

Часть третья. И снова мальчик, даже два. Один из них - сын двух матерей. В сердце - тревога, в ушах - сказки. Но я держу за руку другого, ему моя рука нужнее.

Здесь кончаются видения, и начинается жизнь, суровая и странная, похожая на видение, жизнь, проходящая в комнатах без окон. Все просто и сложно одновременно. Все понятно, только нет ни одного ответа на вопросы, которые давно сформированы, нет подтверждения ни одной догадке, повисшей в воздухе. Закончив, можно немедленно вернуться в начало и пройти все круги заново, правда, вряд ли от этого изменится соотношение магического и реального.

Эпилог. Я на сияющем ромашками поле, наверное, впервые после ста лет одиночества. По нему можно гулять и любоваться, не торопясь, впитывать красоту и чистый небесный свет всеми органами чувств, раскинуть руки, обнимая горизонт, или легко касаться нежных лепестков глазами. А можно махать косой или вообще – с бульдозером. Ведь этому даже название какое-то есть…