5 Реальность ужаса, или Ужас реальности

Имя Томаса Лиготти было мне до сей поры незнакомо. Пробелы в знаниях надо заполнять, поэтому я посмотрел информацию о весьма титулованном и авторитетном фантасте, для которого, к тому же, Эдгар По и Говард Филлипс Лавкрафт были учителями и образцами, и, устыдившись, пошел читать сборник рассказов «Песни мертвого сновидца». В этот же сборник входил и «Тератограф: Его жизнь и творчество». Издана книга в серии «Мастера ужасов», издательство АСТ, 2018 год.

В целом, скажу, что ликвидация именно этого пробела в современной фэнтези и фантастике оказалась приятной – я люблю авторов, которые играют с читателем в интеллектуальные игры, умеют грамотно использовать сюжеты, мотивы и героев из других произведений. Как читателю, мне нравится, когда напряжение в тексте создается не только прямым описанием, но и внятными намеками и прозрачными недоговоренностями. Вот с этим у Лиготти как раз все оказалось в порядке, хотя, для тех, кто читал Лавкрафта, эти приемы не будут в новинку. К чести автора, он ими не злоупотребляет, а аккуратненько распыляет по всем рассказам. От Лавкрафта у Лиготти и принципиальный отказ от подробных описаний – как именно торжествует ужас и как он выглядит, читатель волен додумать сам. Вслед за поэтом Провиденса и Аркхема, современный интроверт и мизантроп – а Лиготти, согласно биографии, не самый социально активный человек и писатель, – продолжает идеи космизма и утверждает ту же мысль о непостижимости и принципиальной неописуемости окружающего человека иррационального и инфернального хаоса и вечного ужаса. Человеческая жизнь лишь миг – слабая вспышка на общем фоне бурлящей, вечно голодной и абсолютно равнодушной тьмы – и тот, кому довелось, хотя бы раз узреть ее и узнать великую и настоящую тайну мира, уже никогда не сможет жить обычной человеческой жизни.

По мнению Лиготти, большинство людей – манекены, куклы, которыми движет чужая, неведомая воля. Они лишены чувств, желаний, а то, что большинство обычно принимает за проявления свободной воли – лишь выполнение приказов незримого кукловода. От падения в полное и, в общем-то, спасительное безумие, человека отделяет лишь тонкая непрочная грань – но во сне, в сновидческом путешествии или под гипнозом, герои Лиготти незаметно переходят ее и вернуться из поглотившего их мира, уже не могут.
Эта, не слишком веселая концепция, пронизывает все рассказы сборника, автор проводит ее настолько последовательно и упрямо, что, в какой-то момент, становится немного скучновато. Текст плотен и очень богат на литературные аллюзии и явно рассчитан на очень подкованных читателей. В переводе эта плотность немного рассеивается, так как не все намеки на англоязычную литературу можно уловить, но, даже в этом случае, в какой-то момент в густом тексте начинаешь увязать.
Такая дидактичность в насаждении весьма пессимистического взгляда на жизнь, разумеется, понятна, и незаметно ты начинаешь поддаваться и даже почти соглашаешься с автором, но тут важно окончательно не рухнуть в этот переплетенный, перепутанный мир, где явно видно, что потоптался уже и сам мистер Эдгар Аллан По. Барочную причудливость Томас Лиготти позаимствовал у По даже больше, чем лавкрафтианское упоение ужасом.
Впрочем, чтобы снять самим же нагнанный пафос, автор поместил в сборник два рассказа-эссе: «Заметки о том, как писать ужасы» и «Лекции профессора Никто о мистическом ужасе». В них, по счастью, выясняется, что и с чувством юмора у писателя все хорошо, и что в своих текстах он все же лукавит, занимаясь сознательным сгущением красок и литературными играми, где в неравных долях смешивает как наследие старших коллег по цеху, свои собственные мизантропические и пессимистические взгляды, и прочую мировую литературу, создавая тексты для умственных игр, а не для эмоционального восприятия.

Томас Лиготти – холодновато-отстраненный автор, хотя некоторые из его рассказов («Проказник», «Сон манекенов», «Маскарад мертвого мечника», «Великий фестиваль личин») по структуре текста, насыщенности, яркости образов, очень напоминают попытку зафиксировать свой визионерский опыт, астральное путешествие. Во второй части – «Тератографе…» писатель становится более эпичен, все рассказы, вошедшие в этот сборник, даны через призму взгляда невидимого нарратора – именно ему автор придумывает определение «тератограф» – летописец ужасного, того, что пронзает, присутствует и проявляет себя ежесекундно, пробиваясь сквозь хрупкую оболочку мира, что люди привыкли звать реальностью.
По моими ощущениям, читать зараз обе части – многовато, под конец пейзаж за окном и предметы в комнате начинают подкидывать сюрпризы и как-то подозрительно кривиться в очертаниях. Но, подозреваю, что именно этого эффекта автор и добивался, пунктуально и методично рассчитывая свои литературные дозы.