5

"Пнин" – роман о русском профессоре, преподающем русскую литературу в Америке в середине XX века. Роман Набоков написал на английском языке (как думаете, легко ли англоговорящим выговорить имя главного героя - Тимофей Павлович Пнин?)

Пнин – очень притягательный герой: несмотря на свою чудаковатость, частое несоответствие окружающей его обстановке (или благодаря этим качествам), он рождает щемящее чувство привязанности к себе; даже со всеми своими странностями на фоне "нормальных" людей он благодаря своей чуткости и тонкому восприятию любых мелочей жизни становится пронзительно близким и родным. Оставаясь для своего окружения чаще всего экзотичным чудаковатым иностранцем, сам Пнин постоянно пытается обустроить свою жизнь по одному ему ведомым представлениям об уюте и комфорте, привести в порядок хаотично устроенный мир. Где бы он ни жил – а он часто меняет места обитания, – он делает пространство "пнинским".

Сцены из его жизни вполне могли бы существовать самостоятельно, и, кажется, роман можно разобрать по главам и читать их как отдельные рассказы; но все картины из жизни Пнина собираются его создателем в единое симметричное полотно, в котором одна часть перекликается с другой, по которым бродят одни и те же символы, намекая на что-то читателю. Что это за узор и на что намёки – придётся разгадывать (как всегда с Набоковым), но в этом как раз и состоит самое большое удовольствие (тоже как всегда с Набоковым). При этом ни в чём нельзя быть уверенным – ни в настоящем Пнина, ни в его прошлом; особенно когда узнаёшь, что рассказчик-то снова у Набокова ненадёжный.

Но дело не в злом умысле или желании намеренно запутать самого Пнина или читателя. После всех перипетий и изменений, что переживает перед глазами читателя образ Пнина по мере приближения к нему его создателя, от очевидного и чëткого до неясного ускользнувшего отражения, хоть уже и растерялся и недоумеваешь, что это ты только что прочёл, но получаешь нечто гораздо большее, чем описание жизни смешного профессора, что-то по-настоящему драгоценное.

Замкнутый и цельный уютный пнинский мир – чем бы он ни был, игривой ли фантазией, насмешкой соперника или писательской забавой, а, может, прихотливым искажением памяти, воссоздающей прошлое по неведомым законам, – ставит под сомнение превосходство (и само существование) того, что называют реальностью. Потерявшись в ориентирах времени и пространства, с удовольствием пожив в чужом (воображаемом?) мире, возвращаешься в мир свой с большей чуткостью к тому, что проживаешь сейчас сам – будь то грëзы, действительность, воспоминания. Всё едино, всё я.

Пусть Пнин никогда не увидит цельную картину своей жизни (как можно со стороны узреть целое, будучи его частью?) и не заподозрит, что он – созданный кем-то персонаж, но с его тонким восприятием и прозорливостью ему дано догадаться о другом роде бытия, где нет ограничивающего измерения времени, нет разницы между автором и его героем, где нет сомнений в реальности, потому что нет её самой, где все эти вопросы вообще не имеют значения. Приобщившись к этому миру, гораздо спокойнее жить в своём.