5

Существует версия относительно колоссальных территориальных приобретений Советского Союза после окончания военных действий в Европе, версия, гласящая, что это стало возможным из-за физической немощи и усталости Президента США и такого же преклонного возраста ещё одного визави руководителя Советского Союза. Мощь, напор и железная воля, - качества личностные, - решают если не всё, то очень и очень многое.
Физическая, совершенно человеческая немощь гения: влияет ли она на взгляды, предпочтения и ход, строй мыслей? Несмотря на неоспоримую гениальность человека. Почему приходит на ум именно эта мысль, читая «Хаджи-Мурата»? Старческое влечение императора Николая I к молоденькой одноразовой фаворитке и старческое же любование брутальной физической силой своего героя, - не одного ли ряда явления? Разумеется, выведенная Львом Николаевичем «система» в отношении «простой» жизни казаков и горцев – то же, там же. С системой, уже другой, но знакомой по «Войне и миру», например, мы встретимся в другом месте, когда решение судьбы Х-М было решено дурным настроением Николая Павловича, случаем, пустяком, мелочью.
Невозможно отделаться от чувства априори неприязненного отношения к русским, которое дает Толстой в их описании. Например, таком: «Угощение кончилось попойкой с песенниками, и Иван Матвеевич, очень пьяный, уже не красный, но бледно-серый, сидел верхом на стуле и, выхватив шашку, рубил ею воображаемых врагов и то ругался, то хохотал, то обнимался, то плясал под любимую свою песню: «Шамиль начал бунтоваться в прошедшие годы, трай-рай-рататай, в прошедшие годы». Здесь совершенно неважно, кто такой Иван Матвеевич, потому как это – неоднократно и в отношении не только, как сейчас называют, среднего командного состава. «Бутлер сконфуженно просил извинить его за то, что не может заплатить сейчас всего того, что проиграл, и сказал, что он пришлет из дому, и когда он сказал это, он заметил, что всем стало жаль его и что все, даже Полторацкий, избегали его взгляда. Это был последний его вечер». Всё та же тема изнеженного, погрязшего в пороке пьянства, азарта, лицемерия общества=цивилизации.
Гений Толстого верен себе и своим, давно и крепко сложившимся взглядам: простой солдат Авдеев, его семья с тяжелым повседневным трудом и бытом – нравственный пример и ориентир. Но именно он и погибает, в общем, случайно. И? Выхода нет. Лучших Господь прибирает, остается то, на что Х-М смотрит лишь с презрением. А при случае дает ещё и подзатыльник некоему полковнику Кириллову, привезшему Х-М денежное содержание и не нашедшему ничего ответить. Вообще ничего! Промолчал в бездействии. Лишь пристав сказал: «Что с ним станешь делать, - сказал пристав. - Пырнет кинжалом, вот и все. С этими чертями не сговоришь. Я вижу, он беситься начинает.» Ну и как Толстой должен к этому относиться? К ТАКОМУ русскому. Правда, сам Лев Николаевич и наделил его такими чертами. Чертами человека с совершенно отсутствующим чувством собственного достоинства.
Для меня стало откровеньем отношение автора к Николаю I, которого Толстой описывает с нескрываемым презрением. И дело вовсе не в «естественной» старческой тяге к молодому телу и свиданиями в доме, для этого предназначенном: у горского визави русского императора имама Шамиля 18-летняя жена-наложница, одна из; и у одной и у другой царствующей особы – смертельная усталость от всего – от длительного напряжения и преклонных лет. И если для Шамиля у Толстого находятся и симпатия, и слово понимания, то для Николая Палкина – безжизненные глаза, жирное, перетянутое портупеями и ремнями тело, мнение о себе как о великого человека («Как же без меня Россия?»); нравственный упадок («Мысль о том, что распутство женатого человека было не хорошо, ему и не приходило в голову, и он очень удивился бы, если бы кто-нибудь осудил его за это»). Скорее всего, Толстой писал об этом искренне, скорее всего, без какой-то личной обиды на Николая, только нужно помнить, что Крымская катастрофа – поражение от, по сути, экспедиционного корпусу союзников, как будто они завоевывали очередную африканскую колонию – полностью на совести Николая – таково было мнение и Толстого в том числе. И ещё: декаданс дворцовой жизни одного и личное участие в военных действия на боевом коне – другого, ну и на чей стороне будут симпатии «нормального» человека?
Ещё о нравах российского общества: «Николай был уверен, что воруют все. Видно, у нас в России один только честный человек, - сказал он. Чернышев тотчас же понял, что этот единственный честный человек в России был сам Николай, и одобрительно улыбнулся. - Должно быть, так, ваше величество, - сказал он. Да, что было бы теперь с Россией, если бы не я», - опять подумал он». Вообще в характеристике правителя империи много такого, что невольно наводит на прямые аналогии с днем нынешним, рекомендую прочесть, чтобы избавить от цитирования. На мой взгляд, описание двора, нравов николаевской России - одно из лучших мест повести, написано с явным и совершенным знанием предмета.
Но симпатию к главному герою разделяют с автором и женские персонажи повести. Лев Николаевич описывает русскую женщину с любовь, пониманием, участием, он любуется Женщиной. И здесь социальная принадлежность не имеет никакого значения: княгиня Воронцова – прекрасна, умна, образована, волнующа, великолепно воспитана, она деятельна в службе мужа, проста в обращении, несмотря на статус и огромное личное богатство. Да, её отношения с Барятынским никаким секретом ни для кого не является, связь эта почти выставляется на всеобщее обозрение, офицеров специально посылают в секрет, чтобы чеченцы не беспокоили княгиню выстрелами из пушек. Ну, такие нравы. Толстой не был бы Толстой, если бы не поместил в это прекрасное создание противоречия, неразрешимые в разлагающемся обществе: физическая красота и нравственный упадок. Не любуется ли автор и тем, и другим, на самом деле? Ещё: разумеется, Х-М княгине Марье Васильевне понравился: «И наружность и манеры Хаджи-Мурата понравились Марье Васильевне. То же, что он вспыхнул, покраснел, когда она подала ему свою большую белую руку, еще более расположило ее в его пользу».
Разумеется, княгиня не одинока в своих симпатиях к брутальному горцу. Целая толпа женщин, с обнаженными руками и почти наполовину обнаженными грудями, окружает Х-М на балу у Воронцовых: «За хозяйкой подходили к Хаджи-Мурату и другие обнаженные женщины, и все, не стыдясь, стояли перед ним и, улыбаясь, спрашивали все одно и то же: как ему нравится то, что он видит».
И вообще – русская женщина покорена горцем (или горцами?). Даже «из простых» Марья Дмитриевна, дочь аптекаря, признается в том, что «втюрилась» в татарина: «Он хоть и татарин, а хороший». Повторюсь: любовь к русской женщине у Толстого – в каждой букве. Какая-то уж вековая тоска русской женщины к мужественному началу получается. Ну, что называется, как есть.
Различие в описании горцев и русских – поразительное, концептуальное, если угодно, глубоко продуманное. Почти всегда, когда дается описание жилища ли, нравов ли, персоналий – неизменно, если не восхищение, то симпатия. Если юноши – стройные, высокие, подтянутые, решительные, мужественные. «Румяное, молодое, красивое лицо Юсуфа и вся высокая, тонкая фигура его (он был выше отца) дышали отвагой молодости и радостью жизни. Широкие, несмотря на молодость, плечи, очень широкий юношеский таз и тонкий, длинный стан, длинные сильные руки и сила, гибкость, ловкость во всех движениях всегда радовали отца (Х-М)». Если речь о Х-М, то всё, что он задумывал и совершал, - решительно всё и всегда удавалось: «Хаджи-Мурат всегда верил в свое счастие. Затевая что-нибудь, он был вперед твердо уверен в удаче, - и все удавалось ему. Так это было, за редкими исключениями, во все продолжение его бурной военной жизни. Так, он надеялся, что будет и теперь».
Посмотрим, какие русские? «На прошлой неделе русские собаки у мичицких сено сожгли, раздерись их лицо, - злобно прохрипел старик». «Все в горах знают Хаджи-Мурата, как он русских свиней бил…». «Вокруг барабанов валялись бумажки от закусок, окурки и пустые бутылки. Офицеры выпили водки, закусили и пили портер. Барабанщик откупоривал восьмую бутылку». «Постоянная, явная, противная очевидности лесть окружающих его людей довела его до того, что он не видел уже своих противоречий, не сообразовал уже свои поступки и слова с действительностью, с логикой или даже с простым здравым смыслом, а вполне был уверен, что все его распоряжения, как бы они ни были бессмысленны, несправедливы и несогласны между собою, становились и осмысленны, и справедливы, и согласны между собой только потому, что он их делал. (Об императоре). « Вернувшись в свой аул, Садо нашел свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена. Сын же его, тот красивый, с блестящими глазами мальчик, был привезен мертвым к мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину. …Он только что вернулся с своего пчельника. Бывшие там два стожка сена были сожжены; были поломаны и обожжены посаженные стариком и выхоженные абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все ульи с пчелами…. Фонтан был загажен, очевидно, нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал ее».
Как итог: «Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения».
А что же самим чеченцы? Они какие? «Шамиль, несмотря на гласное признание своего похода победой, знал, что поход его был неудачен, что много аулов чеченских сожжены и разорены, и переменчивый, легкомысленный народ, чеченцы, колеблются, и некоторые из них, ближайшие к русским, уже готовы перейти к ним, - все это было тяжело, против этого надо было принять меры». И далее, из обращения Шамиля: «Судите по прошедшему о будущем. Лучше умереть во вражде с русскими, чем жить с неверными. Потерпите, а я с Кораном и шашкою приду к вам и поведу вас против русских. Теперь же строго повелеваю не иметь не только намерения, но и помышления покоряться русским». Да, сегодня бы, Лев Николаевич, с такими-то вещами, Вас бы, пожалуй, и в тюрьму бы посадили! За отсутствие толерантности.
Толстой не видит противоречий в своём описании=отношении к участникам войны. Русское загнивающее общество с совершенным упадком нравов и общество горцев (назовем так обобщенно для простоты) – если и не высоко моральное, то уж более здоровое – по мнению Льва Николаевича – точно. То, что общество горцев столь же «порочно», как и общество русское (или русских?), - нужно лишь внимательнее прочесть написанное, не обращая внимания на авторскую акцентированность. С чего начались «неприятности» Х-М? Да с обычной человеческой зависти Шамиля и обычного же страха перед потерей власти. А 18-летняя жена, по возрасту – дочь Шамиля – это типа нравственно. Ну и так далее.
Так что, перед нами русофобская повесть? Поскольку тогда у горцев письменности не было и русофобство своё они сформулировать и выразить не могли, то Л.Н. Толстой, получается, – предтеча, духовный отец этого литературно – общественного течения? Нет, конечно! Русский гений тогда и предположить не мог, что будет в российском обществе через полтора столетия, какие проблемы в нем возникнут, национального и межнационального характера. Человек с собственным и очень глубоким мировоззрением, человек, неподсудный по причине не «просто» веры в собственное учение, но и живший по вере и в вере, Толстого волновала Россия и русские, предполагаю, что этническая основа была именно основой, а вот первооснова была, конечно же, христианская. В этом и видится одно из прочтений повести. В конце повести есть эпизод, совершенно не представимый, убежден в этом, в нерусской культуре и вне русского мира: один из офицеров хочет поцеловать отрубленную голову Х-М. И вообще: если бы автором повести был аварец или чеченец или кто-то ещё, нашлось бы хоть одно хорошее слово русским? Ответ, как и вопрос, риторический.
«Что же из этого следует? Следует жить!». Как жить? Интересно, чтобы ответил на это сам Толстой, которого, как и Х-М, в конце жизни обложили со всех сторон? Вот уж чего точно не нужно делать, так это отдаться на волю течению какой-то горной реки и играть по чужим правилам. А что для русских есть собственные правила? Особенно сегодня? Как их выработать или поправить, где нужно? А вот для того, чтобы выработать или поправить и нужно читать такие, «нужные», как пел Высоцкий, книги, как «Хаджи-Мурат».