3.5 Много, очень много букв и смешанные чувства

Одним недобрым днем подростки находят в сопках ровесника с пулевым ранением в брюшной полости. И, как им кажется, спасают его. Ну то есть, он сам как-то регенерировался, но к черту подробности — у ребят теперь есть новый друг по прозвищу Голодный Мальчик, а когда ты аутсайдер везде, куда ни придешь, друзьями, даже такими странными, не разбрасываются. Немного погодя в городе начинают гибнуть дети и…

…история продолжится через много лет. Фольклорист Яна возвращается с материка на Сахалин, поддавшись порыву — она получает узелковое послание, напомнившее ей о давних и страшных событиях детства. Яна собирается поставить точку, еще не зная, что для начала придется сдвинуть намертво застрявшую в этой истории запятую.

Основные события романа происходят в — богом даже не забытом, а проклятом — городке. Пески, нефтяные болота, большая ледяная вода со всех сторон – да тут никакого Веркина не надо, чтобы оторваться от пейзажа и поднять глаза с бесприютной тоской в багровеющие небеса и, что характерно, без надежды на счастливый финал. Но Карина Шаинян постарается, чтобы тоска крепко сцепилась с необъяснимой, юнгианской какой-то, тревогой. В течение всей книги она (и Шаинян, и тоска, и тревога) будет хватать читателя за шкирку, как щенка, и бросать то в поздние 1980-е, то в поздние 2000-е. Кортизол будет расти, дофамин и серотонин падать. Если вы искали развлекательный ужастик, у меня для вас так себе новости. Это, конечно, мистический триллер, но «С ключом на шее» — скорее метафоричная проза о моем изрядно потрепанном поколении 40+. Проза настолько тяжелая эмоционально и сложносочиненная, что лично мне понадобится еще раза полтора, чтобы объяснить себе все лакуны в понимании. Но при этом книга притягательна той особой силой, которая иногда подталкивает в спину, когда стоишь на краю обрыва и неожиданно думаешь: «а может, не вверх, а вниз?»

Словом, я отлично понимаю, за что ее ругали, но не могу примкнуть к потрясающим копьями. Впрочем, с восторгами мне тоже нелегко. Поэтому, станция «Смешанные чувства» — вы находитесь здесь.

Это Очень Страшная Книга. Очень. Я лет на пять младше главных героев, но время тогда тянулось медленно, поэтому культурный и социальный контекст у нас общий. И эта густо заваренная «детская» часть наводит такую правдоподобную тоску, что во время чтения ощущаешь, как на тебе снова отрастают те самые ненавистные колготки в рубчик, и раз — уже не заметил, как тебя с двух сторон сжала очередь, в которой ты стоишь «вторыми руками», пока кто-то из взрослых пытается раздобыть что-то в другом конце гастронома. Чего здесь в избытке? Характерных черт герметичного сообщества. Буллинга, бедности, отсутствия у замотанных постоянным выживанием взрослых привычки видеть в ребенке человека с неочевидными страхами. Вообще человека. В этом смысле роман можно смело рекомендовать как прививку от ностальгии по детству и стране, которую мы потеряли (тм). Впечатлительным людям, боюсь, будет физически тяжело. Дело даже не в скрупулезной реконструкции самого серого, непробиваемого, тщательно заталкиваемого памятью в дальние уголки. А в реконструкции ощущений. Детских ощущений – не подкрепленных взрослым опытом, потому почти беспримесных и очень болезненных.

Второй уровень погружения — сама нелинейная структура и конструкции внутри. Хронотоп похож на лабиринты туннелей: чтобы пробраться вперед, придется повернуть и вернуться, обойти кругом, выйти с другой стороны, запутаться в направлении, идти уже куда-нибудь. Владеет ли автор словом? Безусловно. Текст напичкан визуалом, сотканным из слов, которыми мы пользуемся в повседневности, но не всегда используем в тех же сочетаниях, что и Карина Шаинян. Но хочет ли автор остановиться, чтобы перестать набивать обалдевшего читателя образами и деталями с детальками, жертвуя какими-то логическими связками или объяснениями? Боюсь, не всегда и не везде.

Я сама люблю концепцию «если надо объяснять, то не надо объяснять» и текст ради текста, но все же вопросов, которые копились с самого начала, осталось больше, чем ответов к последней странице. Вроде бы какие-то намеки раскрываются и догадки подтверждаются, но время от времени по-детски вдруг хочется уточнить, что же все-таки автор собирался сказать. Такую читательскую растерянность я испытываю нечасто. Но, возможно, и я не в ресурсе и это не баг, а фича и т. д..

Здесь действительно классный образ пограничья: вот тут нефтяные болота и непригодная к огородничеству земля, а здесь город с домами-коробками и дворами-колодцами. Вот тут мы, а здесь японцы. Вот тут мы вообще со всех сторон окружены океаном, билеты не достать, как не сбежать из островной тюрьмы одиночества в окружении взрослых. А здесь люди, которые вырвались, и их голоса в переговорных пунктах по воскресеньям так же призрачны, как отражение макабрического Голодного Мальчика в зеркалах и стеклах. Вот тут в человеке хорошее, но вот здесь из него такое выходит толчками — один в один нефтяная кровь из дырки в животе потустороннего мальца.

Так вот, непонятная необоримая хтонь и невнятные, но категорически нехорошие большие люди против конкретных и растерянных маленьких. Полагаю, из-за этого чаще всего «С ключом на шее» с «Оно» и сравнивают. Но, боюсь, дедушка Кинг не первый эксплуатирует сюжет о том, что человек человеку монстр, равнодушные взрослые убивают детишек надежнее древнего непонятного зла и тд. Кунц тоже немало трудился на этой ниве. Или вот взять, к примеру, западноевропейские сказки, сборник Афанасьева, повесть Погорельского, незабываемая бабушка из повести Павла Санаева, дальше продолжите сами. Я к чему? Сравнение Шаинян с Кингом идея не революционная, а скорее встроенная к самой поверхности: мы опираемся на ассоциации, мы любим аллюзии, мы не всегда различаем оммаж и копипасту.

Хотя такая нарочитая схема мне в какой-то момент показалась намеренной ставкой на узнаваемый маршрут, по которому читатель пойдет как грызуны за дудочкой Гамельнского музыканта. Сюда же отнесу красноречивое прозвище главной героини — Вендига и более чем прозрачный образ ключа, у одной из героинь в конце концов сменится костяной трубочкой на шнурке, что не отменяет сакральности символа. Кажется, в каких-то популярных лет 10 назад стихах пресловутый ключ, который вешают ребенку на шею, сравнивали с нательным крестиком. Здесь эта история выкручена предельно наоборот.

В общем, текстовый редактор показывает уже под тысячу слов, а я так и не поняла, как я отношусь к этой книге. Я вижу маркеры мастерства, но я вижу небрежно затянутые гайки. Мне нравится наблюдать, как мои гипотезы подтверждаются, но мне не нравится сидеть на берегу нефтяного болота в ожидании подсказок к задачам с неполным составом условия. Вообще без условия, как может показаться на первый взгляд. Мне импонирует, как описаны персонажи, но меня раздражает, что они предсказуемы в своих несчастливых шагах. Ну и так далее.

Мастеровит ли автор-стилист? Да. Справился ли автор с изобильностью выстроенного гипертекста? Не уверена. Ну или это замах на пространство из нескольких историй.

Смешанные чувства. Я все еще здесь.

Источник