5

Чехов, как известно, был сильно увлечён психиатрией. Он сам говорил: «Если бы я не был писателем, то стал бы психиатром». И «Драма на охоте», одна из ранних его повестей, интересна именно психологическими портретами, особенно главных героев – Оленьки и Камышеве.

Оленька – красивая девушка, живущая моментом и сиюминутными эмоциями. Дама не обделена умом. Она хочет денег и красивой жизни, но сама из себя ничего не представляет – ее интересуют лишь наряды и большое поместье. Камышев намного интереснее. Красивый, чем-то напоминающий Печорина, с бешеными страстями, кипящими внутри. Я бы сказала, что они оба хотят обладать чем-либо, и довольно эмоционально реагируют, когда получить то, что хочется, не удается.

Честно говоря, главные герои стоят друг друга. С минимальной эмпатией, они творят что хотят, играя судьбами и чувствами людей. И при этом, ни тот, ни другая, не испытывают ни малейшего раскаяния, они не переживают ни катарсис, ни духовное перерождение. Оба как будто бы не способны к глубокой, искренней любви и привязанности.

Занятно, как довольно типичный сюжет под пером Чехова превратился в интереснейшую психологическую драму. На протяжении всей повести, автор будто бы подготавливает читателя к трагедии, одновременно давая ложные намеки касательно сюжетных линий.

Финал так же заслуживает внимания, и, кстати, он довольно близок к реальности, нету ощущения недоработанности и фальши.

Жалко только, что в повести не упомянуто о дальнейшей судьбе других второстепенных героев – доктора Павла Вознесенского и Надежды Калининой. Мне было бы интересно узнать о них.

Конечно, стоит упомянуть замечательный фильм «Мой ласковый и нежный зверь». Хотя характеры героев изменены, смотрится фильм на одном дыхании.

«Страшная злоба бушевала в душе моей... Всё то немногое хорошее и честное, что осталось во мне после продолжительной жизненной порчи, всё то, что уцелело от тления, что я берег, лелеял, чем гордился, было оскорблено, оплевано, обрызгано грязью! Ранее знавал я продажных женщин, покупал их, изучал, но у тех не было невинного румянца и искренних голубых глаз, которые видел я в то майское утро, когда шел лесом на теневскую ярмарку... Я, сам испорченный до мозга костей, прощал, проповедовал терпимость ко всему порочному, снисходил до слабости... Был я того убеждения, что нельзя требовать от грязи, чтобы она не была грязью, и нельзя винить те червонцы, которые силою обстоятельств попадают в грязь... Но ранее не знал я, что червонцы могут растворяться в грязи и смешиваться с нею в одну массу. Растворимо, значит, и золото!»