3.5 Шёпот раковины-воспоминания

Словно перламутровая россыпь острокрылых ракушек, ласково усыплённых ленивой властью волны, матовые блики воспоминаний сверкают в аквамариновых глубинах океанского пространства памяти человеческой души. Неумолимые приливы безрассудного шторма судьбы, ритмически слизывающие гигантским языком времени чувствительные углубления памяти, искажают ребристую поверхность ракушек воспоминаний, лишая их блаженной остроты… Но точечные отливы берегов судьбы, неловко запинающейся поступью неожиданного случая, дерзко обнажают укромные тайники воспоминаний, предоставляя нагие крошечные ракушки осторожной пальпации памяти... И душа человеческая извлекает воспоминание под слепящую линзу мысли, стройным щелчком вскрывает гладкие лепестки раковины, проникая в дивные контуры плоти, касаясь родных неровностей, вдыхая сладкую соль, слушая беззвучный шёпот времени внутри… Только длительный сон ракушки воспоминания под беспечной дланью жизни способствует причудливым процессам: иногда, душа впитывает облик искристой жемчужины, а… порой становится испитой ядовитым уколом моллюска…

…На Ракушечном пляже, надежно упрятанном в таинственную сокровищницу шведского побережья, хранимого вечным глазом слепых горгулий угрюмых валунов, под внезапным отливом Ульрике открылась хрупкая горка ракушек воспоминаний. Они призывно рассыпались под её ногами, радугой многоголосия вызывая подсознательный калейдоскоп впечатлений, сводящий душу спазмом горьковатой ностальгии… Как известно, самые пронзительные и громкие ракушки - собранные влажными пальчиками, перепачканными соком дикой вишни на мягкие подушечки шершавых ладошек - родом из детства… Именно туда возвратилась Ульрика, медленно перебирая крошечные раковины. И душа унеслась на 24 планетных поворотов в иное измерение - память. Эхом туда отправляется и читатель… И вот… легкие краски мягкими мазками рисуют сестринскую мечту Ульрики о невозможном близнеце, случайно воплотившейся в яблочно-медовой Анн-Мари… Нежная привязанность к чужой белокурой девочке, пестрой летней бабочке, порхавшей три месяца в год на дачном участке творческой четы из Стокгольма, превратилась в странную влюбленность подросткового перелома, вынуждающая Ульрику судорожно ловить пальцами только медное сияние пыльцы, щедро просыпанной с роскошных крыльев полёта золотистой 15-летней Анн-Мари… Посреди болезненных приливов и отливов дружбы, обнажающих почву подросткового чувства в молчаливых сравнениях округлостей форм, дыхании вишневой улыбки губ, марихуановом эдеме под лимонною луной и сердечной атрофии 9-месячного сезонного безразличия, перед глазами Ульрики возникает смуглое личико 3-летней индийской малышки, приемной сестры Анн-Мари, исчезнувшей под вечным глазом слепых горгулий угрюмых валунов… Болезненный укол воспоминаний…
Почему одна безрассудная волна истёрла в прах пружинистый канат любви, Анн-Мари?

…На Ракушечном пляже, надежно упрятанном в таинственную сокровищницу шведского побережья, хранимого вечным глазом слепых горгулий угрюмых валунов, под внезапным приливом Кристина укрыла хрупкую горку ракушек воспоминаний. Нет её вины в том, что память упрятала заботливыми крыльями забвения безумные пустые глаза масок прошлого: теперь не страшно слиться с кипящей толпой... Особенно, если толпа парит в черничном молоке пенной тучкой, украшенной красными клубничками разверстых клювиков… Раствориться бы в этом облаке, надев маску… чайки. Кристина ощущала пальцами голос вечности. Он плыл сквозь ритмическое скольжение неуловимых частот, рассекающих плотное полотно атмосферы неуловимым колебанием гармонии наполнения сущего. Кристина ловила пальцами голос вечности... И вечность её услышала... Пока судьба не раскрошила иллюзию под вечным глазом слепых горгулий угрюмых валунов… Болезненный укол воспоминаний…
Кристина, одна безрассудная волна позволила тебе плавно раствориться в облаке… Ты стала чайкой…

Пропуская сквозь пальцы крошечные лаковые пульки ракушек чужих воспоминаний, невольно спотыкаюсь о последние, задаваясь вопросом: почему? Почему обещанная волшебная атмосфера безжалостно рассеялась под ударом каменного рифа банальной прозы жизни? Почему в мнимой воле провидения я увидела сухую закономерность? Почему общий клубочек судеб Ульрики и Кристины, прочно перевязанных невидимой леской случая, оставил меня почти полностью равнодушной? Увы, мои ожидания не оправдались. При удивительно выпуклом холсте шведского летнего маринистического пейзажа, лакричными волнами водного царства ласкающего моё читательское воображение, при поразительно уютной акварели детства из яблочных просверков солнечных улыбок, наполняющих моё сознание фантомами ностальгического вкуса, при невероятно привлекательной зарисовке мифов о горных пленниках, призывающих мою душу к странствиям по безмолвным утесам Скандинавского полуострова, смысловая канва романа показалась рваной. История безликой Ульрики удручала перспективой скатиться с курса повествования в пропасть безразличия…захлопнутой книги. Отрадным противоядием стала Кристина, наполненная балансом контрастов. Хрупкая паутина внутреннего хаоса, упрятанная под звериными масками хищников (буквально!) обезоруживала болью мятущейся души. Я всегда испытываю нежный трепет к героям со странной резьбой на психическом остове… И, если бы не полнокровная Кристина, вряд ли бы решилась истязать себя исследованием полой Ульрики… Но последняя - явно главенствующий персонаж… Распутавшийся клубочек сюжета кончиком финальной нити неприятно полоснул моё воображение и… полностью растворился в никуда. Смысл ускользнул из пальцев... А был ли он там? Увы, от россыпи глянцевых ракушек осталась только раскрошенная пустота. Беззвучная пустота моего забвения.