5

Три мира, две натуры и отрицание отрицания

С чего бы начать? Роман полифонический… Или многостилевой? «Да что за роман хоть?» — спросит нетерпеливый читатель. Прошу прощения великодушно. Речь о сочинении Константина Верова... Или он не Константин? Да, Константин же был в другом мире и не в наше время. На обложке — Ярослав Веров, «Двойники». Знаете, что мне подумалось? Каков роман, такова должна быть и рецензия.

Роман — полифоническое диво.
Чего в нём только нету, и притом
Сюжет его составлен прихотливо
Разрезан и сплетён тугим жгутом.

Вообразите: выбрались вы в филармонический театр — развеяться, послушать пиеску, обсудить последние новости политического, сайнтического а также и мирского свойства, обменяться записками с дамой, наконец. И вот вы уже в партере. Что будут давать, вам неведомо, где ж было за недостатком времени афишку-то вьюировать? Поспели вы ровно к началу, но что-то маэстро не торопится начинать. Натурально, вы в ожидании действа принуждены праздно вертеть головою.

Из тьмы, из оркестровой ямы
Доносятся нестройные шумы.
Шуршат шелка, смеются дамы.
А мы? Где в этом зале мы?

Вы осматриваетесь. Справа от вас некий студиуз демонической наружности, по виду — картёжник и нигилист, из таких бомбисты впоследствии получаются. Слева — вьюнош не от мира сего, ориенталист, если взять в рассуждение одежду его и длинный самурайский меч, каковую игрушку вьюнош норовит пристроить на коленях горизонтально, тыча ею в бок ваш.

Запад есть запад,
Восток есть восток,
И если сойдутся —
Известен итог.

Позади, на галерее, шлёпают картами, грязно ругаются, позвякивают склянками и громко обсуждают дела городской управы.
В ложах... Вы лорнируете дам и обнаруживаете вдруг в правой ложе господина англиканской наружности. Аристократическое лицо его представляется вам смутно знакомым, будто бы видели вы его в синема, или читали о нём в модном детективе. Вы понимаете, что быть этого не может, и мнится вам, что действо, с вами происходящее, — чей-то сон. Возможно, вот этого самого синематического господина со странным именем Глебуардус. И тут звучит гонг, на авансцену выбирается некто встрёпанный, в платье партикулярном, и сообщает лично вам:

Возьмите в рассужденье, зритель,
Что в зале вас не может быть.
Вы снитесь мне. Во сне — смотрите!—
Чтоб лишнего чего не начудить.

И тут вы понимаете, что действо начато давно, все эти люди в зале — актёры.
Из оркестровой ямы — нестройный шум. То звякнут тарелки, то потянет по струнам смычок, то мяукнет гобой, то сямисен тренькнет. Тут господин Глебуардус неторопливо выходит из ложи и спускается в оркестровую яму. Вы замечаете в руке его английский рожок. Глебуардус занимает место первой скрипки и даёт на своём рожке «ля». Оркестранты вторят ему. И вдруг безо всякого побудительного знака (дирижёра ещё нет) оркестр начинает играть «Оду к радости» Бетховена... Или это кантата Баха, где хор поёт радостно: «Den Tod niemand zwingen kunnt…»? Но почему партию первой скрипки исполняет на английском рожке наследный дюк Глебуардус? Конечно, это сон. Но чей? И о чём всё-таки роман?
Как вы нетерпеливы, читатель. Ну, раз спросили прямо, отвечу. Но только сперва сделайте по совету автора вот что:

«…Отрешитесь от проблем и забот, от недоброжелателей и просто врагов, от жены (мужа) и свекрови (тёщи).
Хорошо взять большой вместительный сосуд, лучше термос, лучше японский, и, поместив туда две-три чайные ложки состава, моментально залить крутым кипятком. Да! И не забудьте присовокупить добрую щепоть чёрного (котя) и зелёного (рекутя) чая соответсвенно. Это важно…»

Что за состав такой, и что следует делать после — не скажу, сведения эти ищите в тексте.

О чём же роман? О работе человеческого разума над косной материей. О попытках материи ввергнуть разум в первозданный хаос, обратить в ничто.

Основной конфликт можно обозначить так: «Душа против бездуховности». Действие развивается параллельно в «трёх мирах и двух натурах» Г. С. Сковороды. Две натуры (в романе — «двойники») суть — две стороны конфликта. Той самой «последней битвы», которая должна произойти... Когда? Прочтите, в тексте это есть.
Как и в каждом полифоническом сочинении, в романе «Двойники» конфликт многогранен, это не просто описание порядков двух противоборствующих армий, построенных перед решающей битвой, есть и другие слои.
Внимательный читатель заметит, что пары «двойников» дополняют друг друга, будто бы составляя одну личность, но в разных мирах. В этом смысловом слое основной конфликт выглядит так: «наблюдатель (автор) стремится познать мир, и тем самым упорядочивает его в своём сознании (переводит в духовную плоскость), а мир сопротивляется этому (стремится саморазрушиться и разрушить наблюдателя)». Вы должны понять — автору в духовном мире не на что опереться, кроме собственного «я», из коего и кроит он сущности, чтобы из мира духовного влиять на мир материальный.
Читатель, искушённый в перипетиях окололитературной жизни, отыщет ещё один слой и узнает в некоторых персонажах... Нет уж, последнее дело — срывать с актёров маски. Отделаюсь цитатой из «Балаганчика» А. Блока, символиста:

Вот открыт балаганчик
Для весёлых и славных детей.
Смотрят девочка и мальчик
На дам, королей и чертей.
И звучит эта адская музыка,
Завывает унылый смычок.
Страшный чёрт ухватил карапузика,
И стекает клюквенный сок.

Читатель дотошный наверняка спросит: какое отношение все эти придуманные автором двойниковые миры имеют к миру, данному нам в ощущениях, сиречь реальному. Отвечу опять же цитатой:

«…Сны о двадцатом веке прошу считать данностью и не строить гипотез. Что же до «последнего похода», то это сюжет из романа Верова. Но не этого, — Глебуардус кивнул на двухтомник, который Пимский уже оставил в покое, положив на стол, — а того, что живёт именно в двадцатом столетии, мире наших снов…»

Один из персонажей — режиссёр Разбой следует этому наставлению и однажды воображает театральную постановку, повторяющую вкратце век наш двадцатый, кровавый и людоедский. Заканчивается измышленное режиссёром представление крещендовски... Впрочем, это лирическое отступление, его можно пустить по разряду снов и фантазий вымышленных персонажей. Не было всех этих секретных служб, продажных учёных, членовозных пассажиров, шулеров, сыскарей, брошенных в ядерный котёл солдат... и людоедства тоже не было и не могло быть. Был один лишь смех. Смейтесь, ведь бог ваш смеётся!..

Абсурдный получился отзыв. Но этот абсурд сродни бунту Камю против абсурдности естества. Отрицайте отрицание, любезный читатель!

В. Ключко