5 Страх как элемент воспитания

Об интересе Эдуарда Николаевича Успенского к страху и детям я уже писал, и повторяться особо не хочется. Если коротко — должно быть и страшно. Многие родители представляют процесс «воспитания» именно как попытку огородить ребёнка от любого травматического опыта, ошибочно считая... да ничего, на самом то деле, не считая. Боль и страх есть неотъемлемые элементы нашей жизни, детям нужно бояться так же, как есть что-то горькое, а не только сладкое. И да, может показаться, что страх травматичен для ребёнка — на самом деле это та сама оздоравливающая боль. Другое дело — кто должен выступать субъектом этой боли, и правильно ли это делать самим родителям?

В детских страхах нет ничего ужасного — более того, дети любят бояться. И взрослые любят бояться. Они смотрят фильмы ужасов, и, таким образом, реализуют терапию — один страх выбивает другой из их жизни. Дети в лагерях рассказывают друг-другу страшные истории, и это тоже важный элемент и взросления, и подростковой инициации. Одни взрослые смотрят фильмы ужасов, другие покупают газеты а-ля «Спид-Инфо» или «Криминал», где «маньяк ел своих жертв по частям в течении 28 лет» и пр. Давайте сразу признаемся, что имеем дело с чем-то естественным. И как бы родителю не казалось, что мир ребенка должен состоять из розовых пони, — кошмары по ночам, опыт страха темноты тоже играет огромную роль в сложном и комплексном процессе, который мы называем «воспитание», а может даже и «взросление».

Что перед нами? Сборник литературно обработанных «страшилок», рассказов, главная цель которых — напугать. Разумеется, работать они должны в первую очередь на детскую аудиторию, но если вы считаете, что взрослый не испугается, и это ерунда — дело не совсем в этом. В каждом из нас живет взрослый, отгородившийся стеной «так не бывает». Но если мы на секунду забудем о том, что «так не бывает» — история становятся действительно и страшными. «Зеленые глаза», которые бегают по стене, и душат тебя. Взрослый, начисто забывший, что такое быть ребёнок и, следовательно, вообще непригодный к воспитанию других людей, иными словами, педагогический импотент, скажет «как глаза могут задушить — у них нет рук!». Но ведь именно это и страшно, что у них нет рук, они смотрят на тебя, и ты задыхаешься. У детей стена «у них нет рук — так не бывает» пока ещё совсем хлипкая, и такой опыт им крайне необходим.

Вспоминаются солдатские байки, которые рассказывают друг-другу солдаты перед первым караулом, что идет к нему мама, он не стал стрелять, как по уставу надо было, а она его ножом пырнула и добила — её враги подкупили. Спрашивается, чем эта история кардинально отличается от истории про «железную шею», «проклятый дом» и «соседку-ведьму»? Ну разве что тем, что в одном случае их пересказывают дети, а в другом — дети, у которых в руках через часик будет автоматическое оружие и боезапас.

Книга

Одной девочке на день рождения подарили книгу про чертей, ведьм и мертвецов. Она читала её до самого вечера. Вечером она легла спать и оставила книгу открытой. Ночью она проснулась и вдруг слышит: «Девочка, закрой книгу». Девочка подбежала к книге и видит: все, кто нарисованы в ней, оживают. Она быстро захлопнула книгу, а утром сожгла.

Если вам кажется, что это детская история — достаточно посмотреть сколько пациентов психиатрических больниц с фобиями, что на них смотрят портреты, а из книг с иллюстрациями выползают герои.

Самый спорный вопрос во всей истории — надо ли эту книгу читать детям. Детям суждено пройти и первый страх, и первую разлуку, и половое созревание, и много чего ещё — но надо ли его проходить рука об руку с родителями? Вопрос спорный. Что подобные книги должны быть, это не вызывает никаких сомнений. Нужны ли эти книги для «родительского» освоения с детьми — вероятнее всего нет. В домашней библиотеке они быть должны, но использовать подобный материал без четкого педагогического понимания все-таки выглядит опасно. Не во все сферы «детского бытия» родителям надо влезать своими любящими калошами.

Это блестящий сборник «детских» рассказов, и если относиться к нему не как к чтению для детей, а как к этнографическому материалу — цены ему нет.